− Прекрасная бухта. Здесь Британия создаст замечательную военную морскую базу для управления в этой части света, − высказался Прайс подошедшему капитану фрегата.

Капитан, моложавый Джеймс Олдридж, закивал, огладывая скалистые берега бухты Тарья:

− Согласен, сэр. Подобных бухт немного в мире. Здесь можно выстроить мощную военную гавань и торговый порт и контролировать всю акваторию от Китая и Японии до побережья Америки и держать дикую Россию в узде, не давая им выхода на восток. Места здесь более чем достаточно, а бухта прекрасно укрыта от океанских штормов.

− Вы правы, Джеймс. Мы сделаем большую работу по завоеванию влияния в Тихом океане. Опираясь на здешний порт, усилив его защитными редутами, железным кулаком ‒ всеми силами британского флота выбьем дух из славян – давних наших оппонентов за контроль над континентом.

Стали выдвигаться, чтобы прощупать редуты вдоль скалистых берегов. Русские ответили: и ядра, и бомбы легли у бортов. Одна из гранат ударила в основание мачты и, откатившись, закрутилась, и через мгновение полыхнула огнем. Тем не менее, граната только снесла ограждения на палубе, не причинив кораблю особого ущерба, но, когда рассеялся дым, офицеры на мостике увидели лежащего адмирала Прайса. Под распластанным на палубе адмиралом растекалась кровь, в которой отразилось высокое и чистое в это время камчатское небо и купола чадящих вулканов. Рана на виске адмирала указывала на мгновенную смерть.

Капитан Олдридж приказал унести побыстрее капитана в каюту, чтобы подчиненные не видели поверженного командующего, но скоро по фрегату разнесся слух о самоубийстве Прайса: мало кому верилось, что от одной русской гранаты может быть такой урон.

− «Скверная примета! Первый убитый и тот ‒ сразу командующий» − подумал Олдридж и поддержал слух о случайной смерти Прайса при неосторожном обращении со своим пистолетом.

На следующий день, оправившись от гибели адмирала Прайса, было принято решение принявшим командование над эскадрой контр-адмиралом Фебврье-Деспуантом атаковать порт по ранее установленному плану.

Основная часть кораблей сблизилась с берегом. Перед входом в порт, по правому борту на скалистом берегу Красной сопки стояла батарея, прозванная Кладбищенской из-за близости городского кладбища. Развернувшись правым бортом, корабли эскадры взялись уничтожать батарею плотным огнем. Кладбищенская батарея отбивалась тремя орудиями и силы были не сопоставимы. Десятки пушек с кораблей атаковали врытые в землю орудия русских, и после часа пальбы батарея была разрушена полностью: пушки опрокинуты, капониры, бруствер из камней и грунта разбиты, вырытый окопчик завалило землей. Оставшиеся в живых и способные еще двигаться артиллеристы отошли, предварительно заклепав и приведя во временное непригодное состояние опрокинутые пушки.

Во время атаки на Кладбищенскую батарею по кораблям англичан и французов били пятью пушками также Сигнальная и одиннадцатью Кошечная батареи. Батарея Сигнальная, располагалась очень удобно на самой оконечности мыса, но была и крайне уязвима для орудий неприятеля с моря, открытая со всех сторон.

В ответ на огонь с Сигнальной отвечали пушки с кораблей эскадры. Скоро и Сигнальная батарея была разбита и замолчала, а с Кошечной продолжали отвечать, но мало достигали целей: мыс сопки Сигнальной частично закрывал обзор, и расстояние было достаточно большим до изрыгающих огонь и ядра бортов кораблей.

Подавив огонь передовых береговых батарей, с кораблей неприятеля спустили шлюпки и, налегая на весла под зычные команды мичмана, десантники направились к разбитой Кладбищенской батарее. Разбитая Сигнальная батарея вдруг ожила и сделала свое дело: удачный выстрел разнес шлюпку, и десятка два десантников оказались в воде, ‒ спасти подошедшим шлюпкам удалось не всех. Радостные крики раздались с батарей Кошечной и Перешеечной, или Смертельной, как ее назвал Завойко. Суровое это название скоро закрепилось, и Максутов по-мальчишески бравировал, отмечая в разговорах, что командует такой вот особой батареей, которую губернатор назвал Смертельной.

Но пока, вопреки суровому предсказанию, батарея Максутова в деле не участвовала, а бойцы только могли наблюдать, забравшись по крутому склону на вершину Сигнальной сопки, как разворачивается бой.

Стало тревожно, когда десант противника высадился на берег и захватил Кладбищенскую батарею. Было видно, как отступили к порту вдоль берега, волоча раненых, бойцы с поверженной батареи. Десант союзников был многочисленным, ‒ не менее пятисот солдат, и Завойко, наблюдавший за высадкой десанта, приказал готовиться к отражению штурма порта.

Тем не менее, высадившийся десант замешкался, завозился с пушками и как будто взялся окапываться. Отметив нерешительность со стороны неприятеля, Завойко приказал атаковать десант вдоль берега, чтобы не дать возможности закрепиться на захваченной батарее. Со стороны порта выдвинулась к захваченной батарее группа защитников числом человек сто пятьдесят во главе с офицерами с «Авроры». Солдаты, перемешавшись с вооруженными гражданскими, промысловика-охотниками, решительно ринулись в штыковую атаку вдоль скалистого берега.

Расстояние еще не позволяло вести прицельный огонь, но десантники, взялись стрелять в атакующих петропавловцев, явно опасаясь рукопашной схватки. Защитники порта в ответ на пальбу еще активнее кинулись вперед.

Над Авачинской бухтой впервые в истории зазвучало, словно рык рассерженного медведя:

‒ У-р-р-р-а-а!

Семен Гладков и Гаврила Окунев оказались среди защитников порта, атакующих десант. Приказ выступать для атаки отдали нежданно, выдернув их из охранения порта, и даже испугаться не успели парни, как уже бежали подхваченные общим порывом, хоронясь за кустами, сгорбившись от страха быть подстреленными вдоль скалистого берега к павшей под огнем пушек батарее. Когда раздались крики «ура», поначалу нестройные, слабые, а затем с нарастанием, отчаянные, громогласные, стало на душе сначала спокойнее, а потом бедово, отчаянно и даже празднично весело.

Гаврила бежал рядом с Семеном и приглядывал за более молодым своим сослуживцем. А впереди уже маячил бруствер батареи, и вот-вот должна была случиться сшибка штык в штык, нож в нож, кулак в кулак. Все тело перед большим смертельно опасным делом напряглось удивительной силой и казалось, стоит оттолкнуться от земли, и полетишь ‒ столько в тебе взрывной энергии и решимости. И хотелось полететь и кинуться коршуном на врага, но враг дрогнул, проявил слабость, и поспешно, озираясь, стал убегать с батареи и усаживаться в шлюпки.

Десантники, не смотря на значительное превосходство числом бойцов, не стали ждать атакующих, избегая контактного боя, и при первых угрозах, ‒засвистевших над головами пуль, покинули батарею. И тут увидели все, как побежали десантники, как замелькали среди кустов на спуске к берегу их сине-красные мундиры и даже уже лица, перекошенные от страха и напряжения стали видны, когда шлюпки спешно стали отваливаться от берега. Десантники, толкаясь на узких тропах, спускались к воде, падали, суетясь и паникуя, а едва усевшись в шлюпки, спешно отваливали от негостеприимной земли, под нервные, гортанные крики мичманов.

Добежав до батареи, друзья