Она постояла на пороге своего барака с секундной молитвой, чтобы внутри никого не оказалось, затем расправила плечи, открыла металлическую дверь и застучала по деревянному полу тяжёлыми башмаками WAAF. Справа от коридора отходили четыре двери — ближайшая вела в туалет и душевую — в центре барака стояла угольная печь, которая давно потухла. Её спальня находилась в самом конце. Ставни были закрыты, в комнате царила темнота, воздух был насыщен резким запахом мази Vicks VapoRub. Казалось, здесь никого нет — но вдруг шевельнулось одеяло на дальней кровати, и силуэт головы повернулся в её сторону.

— Я думала, ты в Лондоне на выходных.

Кэй переступила порог. Было уже поздно отступать.

— Планы изменились.

— Подожди. — В темноте зашевелилась тень. Послышался лязг ставен. Ширли Лок, выпускница факультета экономики Университетского колледжа Лондона, у которой, казалось, простуда длилась уже два года — летом она только называла её сенной лихорадкой, — закрепила ставни и снова забралась в кровать. На ней была байковая ночная рубашка с розовыми цветочками, застёгнутая до самого острого подбородка. Она надела очки и прижала руку ко рту.

— Боже мой, Кэй, что ты сделала со своим лицом?

— Авария. — Первое, что пришло в голову. Она уже решила не упоминать про Фау-2 — вопросов бы не было конца.

— О нет, бедняжка! В чьей машине?

— В глупом такси. — Она открыла шкаф и убрала чемодан. — На Эмбанкменте лопнула шина, и мы врезались в фонарь.

— Когда это случилось?

— Сегодня утром.

— Но почему ты вернулась? Он что, не мог о тебе позаботиться?

— Кто говорил, что там он? — Она уже направлялась к двери. — Извини, надо бежать. Увидимся позже.

Ширли крикнула ей вслед:

— Ты же знаешь, что однажды придётся нам всё рассказать, да? Про своего таинственного мужчину?

А потом, когда Кэй уже была на полпути по коридору, снова раздался её гнусавый голос:

— Тебе бы показать этот порез врачу!

Дейнсфилд-хаус утратил своё изящество. Его переименовали в RAF Медменхем — по названию ближайшей деревни — и теперь в нём витал душный канцелярский запах, смесь пыли и стружки от карандашей, картонных папок и резинок, как будто внутри ящика стола, который почти никогда не открывают. Люстры сняли, лепнину заколотили досками, на пол постелили линолеум, а повсюду развесили таблички. Бальный зал, например, стал «Сектором Z / Центральным интерпретационным отделом», и именно туда направилась Кэй в тот субботний полдень.

К тому времени было уже половина четвёртого. Зимний свет тускнел. За террасой низкое солнце сверкало на поверхности Темзы. Внутри огромного зала двадцать аналитиков второго уровня, в основном женщины, сидели за тремя рядами столов, включив настольные лампы Anglepoise, и были склонившись над своей работой. Атмосфера напоминала экзаменационный зал — тишина, воздух насыщен сосредоточенностью. Время от времени кто-то подходил к книжным полкам, доставал коробку с документами или справочник, или вставал перед одной из схем, где с каждой мыслимой стороны были изображены вражеские машины: бронеавтомобили и самоходные гаубицы, истребители и бомбардировщики, подлодки, военные корабли, танки. На длинном складном столе лежали проволочные лотки с чёрно-белыми фотографиями, отсортированными по регионам: «Рур», «Саар», «Балтика». За столом сидела сержант WAAF и заполняла регистрационные карточки.

Кэй спросила:

— Что-нибудь поступало из Голландии?

Сержант указала на пустую корзину:

— Плохая погода, мэм. Уже сорок восемь часов ничего нет.

Кэй вышла в холл и начала подниматься по лестнице. Фаза первая — «текущая / оперативная» — отвечала за опрос пилотов на базе ВВС Бенсон сразу после их возвращения с вылетов. Фаза вторая, в бальном зале, анализировала все фотографии, сделанные за последние сутки, которые могли иметь немедленную ценность для поля боя. Всё, что имело долгосрочное значение, передавалось наверх, в Фазу третью. Именно там она и работала — в бывших главных спальнях и ванных комнатах особняка. Кэй прошла по коридору до архива и запросила снимки за последнюю неделю по прибрежному сектору Голландии — от Хук-ван-Холланд до Лейдена.

— Вернее, дайте за две недели, — добавила она.

Пока дежурный клерк ушёл за папкой, она оперлась локтями на стойку и наклонилась вперёд. Закрыла глаза. Головокружение возвращалось. За спиной кто-то проходил по коридору. Где-то коротко зазвонил телефон. Мужчина дважды чихнул. Все звуки доходили до неё странно приглушённо, будто сквозь воду. За спиной раздался мягкий, но чёткий женский голос:

— Кэй, милая, ты в порядке?

Она вдохнула, изобразила улыбку и обернулась — перед ней стояло худощавое, серьёзное лицо Дороти Гаррод — такая миниатюрная женщина, чуть выше пяти футов, что ей так и не смогли найти форму, которая бы ей подходила. Ей было немного за пятьдесят, она значительно старше остальных. До войны она была профессором археологии в Кембридже. Теперь её научной специализацией стал фотoанализ разрушенных бомбардировками немецких городов — с той же кропотливостью, с какой она раньше изучала поселения палеолита. Командование бомбардировочной авиации могло настаивать, что цель уничтожена, но она знала лучше — и стояла на своём. Говорили, что маршал авиации Харрис её терпеть не может.

— Немного стукнулась головой, Дороти, а так — всё хорошо.

Именно профессор Гаррод, её научный руководитель в Ньюнхэме, когда-то рекомендовала Кэй в Центральное интерпретационное подразделение. Ей до сих пор было непросто называть её по имени.

— Ты очень бледная. Ты уверена, что не переутомляешься?

— Со мной всё в порядке, честно.

Клерк вернулся с папкой. Она расписалась, прижала её к груди, быстро попрощалась и поспешно вышла из архива.

Она проскользнула на своё обычное место у окна. Остальные в её отделе были слишком поглощены работой, чтобы заметить её появление. Кэй сняла фуражку, включила лампу и разложила перед собой инструменты — стереоскоп, лупу, математические таблицы, логарифмическую линейку — и открыла папку.

Чёрно-белые фотографии, испещрённые перистыми облачками, чётко изображали длинное, прямое и плоское побережье, широкий пляж, улицы и здания Гааги с её пригородами, включая Схевенинген на севере, и обширные лесные массивы, перемежающиеся с дюнами и озёрами. Что Фау-2 запускались именно отсюда — было бесспорно: это был единственный оставшийся у немцев участок в Европе, с которого можно было достичь Лондона — в двухстах милях отсюда. Патрулирующие пилоты Спитфайров иногда замечали, как ракеты уносятся в небо над ними. Но откуда именно? Это оставалось загадкой.

Кэй не надеялась разгадать её. Этот район уже искали неделями. Но мало ли… Бабс Бэбингтон-Смит как-то попросили найти на снимках Пенемюнде объект, который, возможно, был прототипом немецкого реактивного истребителя — Мессершмитт-262. Она неделями пересматривала старые снимки с ювелирной лупой Leitz, пока не обнаружила на краю аэродрома крошечный крест — меньше миллиметра шириной,