"О Боже, о Боже, – причитала я, – какое разочарование! Это же одно из прекраснейших мест на свете, а теперь только взгляни на него. Когда я думаю, что нам удастся пробыть тут всего два-три дня, тогда как этот туман может висеть и целую неделю, мне хочется разрыдаться".

"Не унывай, – ободряюще произнёс Вик, – посмотри, какой у нас красивый номер, а позавтракав, ты почувствуешь себя вообще отлично".

Наш номер с побелёнными стенами и тёмно-синим бордюром – в точности под цвет балкона – по всему периметру под потолком, и правда, был чудесным. На полу лежал восхитительный восточный ковёр, мебель была из клёна с фигурной отделкой, и, что самое приятное, в углу стояла большая изразцовая голландская печь, от которой непрерывно исходили волны тепла. На окнах были кружевные жалюзи и тонкие жёлтые шёлковые шторы.

В ресторане мы заказали обильный завтрак, состоявший из рыбы, омлета, хлеба, сыра и кофе, а затем, почувствовав себя намного лучше, надели дождевики и вышли на улицу. Воздух был мягким и тёплым, будто летом, и благоухал всевозможными вкусными ароматами юга. Встав у воды, мы услышали, как наш корабль дал три прощальных гудка, а затем увидели, как он медленно сдал назад, развернулся и направился в открытое море. Уже через пару минут он стал растворяться в тумане, и Вик стоял и задумчиво смотрел ему вслед, пока тот окончательно не скрылся из виду. А мы продолжили нашу прогулку сквозь дождь и туман и вскоре дошли до старой гостиницы "Россия", нынче ставшей домом отдыха для рабочих. И я сразу увидела окна номера люкс, который мы с мамой всегда занимали. В нашей маленькой гостиной кто-то играл на пианино, и я подумала, не тот ли это инструмент, на котором и мне некогда доводилось музицировать. Ярко горели лампы, и по комнате двигались белые фигуры. В соседних апартаментах, где в дни своего пребывания в Ялте неизменно проживала знаменитая опереточная певица Тамара, несколько человек сейчас занимались гимнастикой. И я подумала о Тамаре и о том, какой она была милой, как прекрасно пела и как меня раньше интересовала её личная жизнь, за которой я краем глаза тайком наблюдала. К ней заходило множество мужчин, и все, по-видимому, были от неё без ума, и почти все приносили цветы или свёртки, но только один, всегда один и тот же, завтракал с ней утром на балконе рядом с нашим.

Чуть дальше располагался номер моих шведских друзей, Килманов. Он был молодым морским офицером, и когда мы с мамой в последний раз были в Ялте, он приехал в свадебное путешествие со своей миниатюрной невестой Алисой.

А рядом находился номер загадочного холёного поляка по имени Эразмус Хоткевич, которого мы в шутку прозвали Эразмом Роттердамским. Мы решили, что он шпион, так как у него была абсолютно сверхъестественная способность неожиданно появляться, исчезать и подкрадываться к кому-либо незамеченным. И несколько раз мы заставали его, когда он пробирался тайком по коридорам, подглядывал в замочные скважины и подслушивал у дверей. "Похоже на шпиона из музыкальной комедии, – заметил Вик, когда я поведала ему эту историю. – У него, по всей видимости, была вся необходимая атрибутика, за исключением надписи 'шпион', начертанной на спине".

"Ну, в любом случае, – продолжила я, – в нём было нечто загадочное, ведь он постоянно околачивался в порту всякий раз, когда туда заходил пароход" ("Несомненно, в поисках дамочек", – пробормотал Вик) "а ещё повсюду таскал с собой странного вида фотоаппарат. Он часто хвастался этим устройством, рассказывая нам, что в нём есть специальное приспособление, позволяющее делать очень чёткие снимки на большом расстоянии. Однажды он исчез на несколько дней, а потом вновь появился и по секрету сообщил мне, что был в Севастополе и чрезвычайно интересно провёл время, фотографируя издалека линкоры. Он сказал, что это было его хобби. В конце концов у нас возникли столь сильные подозрения, что мы уведомили о нём власти, однако когда те прислали к нему сотрудника, он уже исчез со всем своим скарбом, и никто не знал, куда он делся. Мы недоумевали, как он проведал, что мы донесли на него, ведь, разумеется, мы сделали это тайно. Но пару недель спустя он прислал мне мой снимок с большого расстояния, который, как было написано, он сделал из окна своего номера, когда я сидела на террасе у моря. Он увеличил фотографию, и я сама смогла убедиться, что его фотоаппарат был великолепен, поскольку даже маленькие пуговицы на моём пальто были видны совершенно отчётливо".

"Вероятно, он являлся представителем фотографической компании и исчез, потому что его отпуск закончился", – воскликнул Вик.

"Но я всё равно думаю, что он был опасным секретным агентом", – настаивала я.

"И немудрено, раз уж вы застукали данного типа подсматривавшим в замочные скважины накануне мирового побоища. Поистине замечательное совпадение".

И пока мы гуляли под дождём, я продолжала думать обо всей той публике, которая когда-то жила в гостинице "Россия", и наблюдала, как совсем новые люди входили в неё и выходили. Трудящиеся мужчины и женщины, отдыхавшие в такой красивой обстановке, судя по всему, наслаждались всем этим гораздо больше, чем мы, неторопливые искатели удовольствий, в прежние дни воспринимавшие данную атмосферу как нечто само собой разумевшееся.

Ни разу не побывав в Ялте с 1916-го года, я была поражена произошедшими в ней переменами. Ведь раньше это был весёлый маленький городок, наполненный публикой, стремившейся к развлечениям, и потому улицы постоянно оглашались звуками музыки и хохота. Время от времени по набережной на большой скорости проезжало императорское авто, доставлявшее императора, императрицу и детей с их яхты "Штандарт" во дворец в Ливадии. Сновали туда-сюда и прочие авто и экипажи, и в них можно было разглядеть знакомые лица. Вокруг Ялты было много пленительных вилл и усадеб, и их владельцы жили там почти так же, как в своих загородных домах в Центральной России, – тихо и приятно, нечасто выбираясь в город. Но особенно любили Ялту представительницы среднего класса, приезжавшие на отдых без мужей и жившие в небольших пансионах и