Хотя я так и не посетила это место, я примерно знала, где оно находится, и напрягала зрение, надеясь различить очертания гор и берега. Однако не смогла разглядеть ничего, кроме всё тех же мерцающих огоньков. Было странно находиться рядом с землёй, которой я когда-то владела, но никогда не видела, и странно проплывать мимо неё в темноте.

Ту ночь мы проспали спокойно, поскольку баба с коклюшем нас покинула, новые соседи близ нашей каюты вели себя очень тихо и ничто нас не потревожило. Проснувшись рано утром, мы обнаружили, что причалили в Новороссийске, последнем порту на кавказском побережье. Оттуда мы должны были выйти в открытое море, взяв курс на Феодосию и Ялту. Хотя гавань там и прекрасна, в самом Новороссийске нет ничего живописного, ведь горы, уже совсем не высокие, становятся беловато-жёлтыми, растительность – тускло-коричневой, а город представляет собой промышленный терминал, богатый благодаря огромным цементным заводам, которые работают на полную мощность и безбожно дымят, в чём мы смогли убедиться, стоя в его крупном порту. Мы двинулись в путь в полдень при благоприятном юго-западном ветре, держа курс на Крымский полуостров. Кавказское побережье стало удаляться, совсем скоро исчезнув из виду, и мы вышли в открытое море. Когда ветер стал холодным, а волны – довольно сильными, мы спустились в нашу каюту, где заварили себе по чашечке американского растворимого кофе и закурили по сигаретке. Мы мирно сидели, наслаждаясь друг другом, и Вик хвалил меня за то, что я хороший мореплаватель, когда внезапно раздался стук в дверь и к нам нагрянул матрос —представитель корабельного Совета.

"Извините за беспокойство, товарищи, но в мои обязанности входит проверка кают, – сказал он. – И я должен следить за соблюдением правил. Поймите, пассажиры данного судна должны вести себя прилично".

"Что вы имеете в виду?" – искренне удивилась я.

"Ну, во-первых, только муж и жена могут жить в одной каюте. К тому же не должно быть ни выпивки, ни азартных игр, ни курения, ни употребления собственной пищи". И он сурово взглянул на наши зажжённые сигареты и чашечки с кофе.

"Но, товарищ, – жалобно промямлила я, – откуда нам было знать это? Здесь нет ни одного знака, говорящего о том, что курение запрещено".

"Ну, непонятно, почему его нет, ведь он должен быть в каждой каюте. Кто-то, очевидно, его содрал". На сей раз он зыркнул на нас с явным подозрением. Но после пяти минут диспута мне удалось убедить его, что мы не срывали никаких знаков и надписей, и он ушёл, констатировав: "Хорошо, я верю вам, но не позволяйте мне вновь поймать вас за курением. Это строжайше запрещается, и в следующий раз администрация судна вас оштрафует".

Сей Совет оказался весьма энергичной организацией, и его члены, как мужчины, так и женщины, очень внимательно следили за пассажирским поведением. Одна необычайно красивая и пользовавшаяся популярностью девушка из соседней каюты получила от двух членов Совета строгий выговор за то, что допускала мужчин в свои покои. Позже одна из стюардесс сообщила, что у неё украли сумочку с небольшой суммой денег, и представитель Совета немедленно объявил, что все каюты будут обыскивать до тех пор, пока сумочка не обнаружится. Но как раз в тот момент, когда должны были начаться поиски, прибежала стюардесса, причитая, что она совсем забыла, что сама спрятала сумочку, и уже нашла её у себя под подушкою. "Как и все женщины", – заметил Вик, а Совет извинился перед пассажирами за проявленное недоверие.

В восемь часов вечера мы подошли к Феодосии. Было уже совсем темно, но с момента захода солнца мы наблюдали вдалеке красно-белый маяк у края её гавани, а затем и огни самого города. Чтобы причалить, нам потребовалось много времени, поскольку корабли попадают в маленькую гавань через узкий проход, а затем идут, направляясь прямо к пирсу и не имея возможности лавировать. Поскольку гавань недостаточно велика для новых больших судов, им всем при швартовке приходится сталкиваться с довольно большими трудностями. И наш капитан был вынужден дважды повторять манёвры. Поначалу он чуть не врезался в незаметную рыбацкую лодчонку, однако благодаря умелому уклонению, которое восхитило Вика, умудрился даже не задеть её; затем же у нас оборвался булинь. Поэтому во второй раз ему пришлось вновь вывести корабль в открытое море, опять зайти в узкий проход и вызвать на помощь два буксира, дабы те подтолкнули нашу корму к пирсу. В конце концов после более чем часовой битвы мы со всем успешно справились, накрепко пришвартовавшись.

Пока мы стояли на палубе и наблюдали, как наше судно заходило в гавань, к нам присоединился капитан с Балтийского моря, похвалив шкипера "Крыма" за то, как тот управлял теплоходом.

"Это его первое плавание в качестве капитана, – сказал он Вику, – и он на удивление достойно справился. Возьмём, к примеру, последний манёвр. Вы сами моряк и понимаете, как трудно войти сюда".

Затем к нам подошёл матрос и представился, сказав, что слышал, как мы общались на английском, и, будучи сам американцем, не смог устоять перед возможностью познакомиться. "Я на этом корабле уже шесть месяцев, – поделился он. – Я пока не могу по-русски разговаривать, но постоянно изучаю язык и быстро всё схватываю".

"И как вам тут нравится?" – спросил его Вик.

"Всё хорошо, когда к еде попривыкнешь. Я даже подумываю о том, чтобы стать членом партии".

Он отвёл нас в кают-компанию экипажа, где корабельный Совет проводит все свои заседания. За одним из столиков офицер и матрос играли в шахматы.

"Забавно выглядит, не правда ли? – прокомментировал наш американо-советский моряк. – Когда мы на службе, дисциплина такая же, как и на любом другом корабле. Но стоит нам спуститься сюда, как сразу пропадает различие между офицерами и матросами".

"Как вы этого добиваетесь?"

"Ну, вы же сами всё видите. Я надеюсь когда-нибудь стать офицером. И, думаю, все тут на это надеются".

"И что вы будете делать, когда все станете офицерами?" – смеясь, поинтересовался Вик.

"Думаю, нам пока не стоит об этом беспокоиться. Мы оставим это на усмотрение правительства".

Он проводил нас в библиотеку и дал почитать несколько брошюр о советских моряках и их деятельности. "Они помогут вам понять нашу точку зрения, – заключил он. – А мне лучше вернуться на палубу и взяться там за работу. Ведь всякий раз, когда эти грязные крестьяне покидают судно, нам есть чем заняться. Потребуется немало времени, чтоб научить их быть чистоплотными".

Я также оставила Вика и, найдя уединённое местечко,