– Вы приезжаете сегодня в указанное время, или завтра мы аннулируем вашу визу, – жёстко заявил мне спокойный женский голос в телефоне.

Разумеется, эта контора располагалась в самом отдалённом районе Киева, куда даже таксисты не с первого раза соглашались ехать. Разумеется, когда я туда приехал, там заявили, что впервые слышат обо мне и моей визе, и только в ходе двухчасовых поисков нашли необходимые документы и, наконец, выдали их мне.

И, разумеется, когда я вернулся на Дмитриевскую улицу, атака уже произошла, пожарные проливали парящие дымом и паром этажи бетонной коробки, а журналисты и нацики вели скучные переговоры с полицейским оцеплением вокруг здания редакции.

Я сбросил два подряд звонка разъярённого директора, поднял камеру на плечо и пошёл по крыльцу наверх, где топтались человек двадцать журналистов и втрое больше полицейских.

Полицейские показывали журналистам спины, видимо, устав от дискуссий. Но перед ними стояла немолодая женщина в грязных от копоти джинсах и рубашке. Она рассказывала сразу нескольким камерам, что тут произошло.

– Около двух десятков боевиков в камуфляже сначала привезли на машинах шины, обложили ими офис и зажгли их. Потом ворвались внутрь, все ломали и крушили, били тех, кого нашли внутри. Дошли до второго этажа, там начали поджигать всё, устроили пожар и сбежали. Мы не сразу смогли выйти, они поджигали даже пожарные выходы, видимо, хотели, чтоб мы сгорели заживо, как в Одессе, – на удивление ровным голосом рассказала она.

Стены редакции и забор вокруг были покрыты надписями «Геть до Москвы!», «Интер – москали!», «Интер – агенты Москвы!». Рядом валялись плакаты с аналогичными надписями.

Тут же, внизу, неподалёку от крыльца, стояла толпа националистов с нашивками «Свободы», батальона «Донбасс» и прочим срамом. «С14» среди них не было, и я спустился к ним с включённой камерой:

– Какие у вас требования?

– Какие тут ещё могут быть требования? – тут же бодро откликнулся чубатый молодчик в камуфляже. – Этот канал – москальская помойка, если власть его не закроет, его закроем мы.

– Что вы сейчас собираетесь делать?

– Сейчас мы ждём, что скажет власть.

– Так Порошенко уже сказал, что вы позорите Украину перед международным сообществом.

– Это он вам сказал. А нам он сказал, что будет проведена проверка всей деятельности канала. И если найдут нарушения, канал закроют к чертям собачьим.

– А если не найдут нарушений?

– Найдут. Не переживайте, обязательно найдут. А не найдут, так мы всегда рядом, нам повторить нетрудно, шин и соляры на всех хватит.

Я снова поднялся наверх, поближе к полицейским. Один из них, судя по нашивкам, целый подполковник, как раз делал заявление для прессы:

– Проводится расследование инцидента, опрашиваются свидетели и пострадавшие, даётся квалифицированная оценка действиям нападавших. На их поиски брошены лучшие силы полицейского главка…

– Так а что их искать, вот же они, внизу стоят, – не выдержал кто-то из репортёров, показывая на толпу неонацистов.

Подполковник замялся, бросив робкий взгляд вниз, затем тут же отвернулся от весело машущих ему снизу нациков и повторил:

– Господа журналисты, проводится объективное расследование инцидента. Оно поручено генеральному прокурору. Больше ничего пока сообщить не можем.

С обратной стороны фасада послышались громкие крики, и все журналисты толпой бросились туда, на ходу поднимая камеры. Я добежал вместе со всеми, и там мы, операторы, не сговариваясь, как это бывает, встали в широкий полукруг, чтобы не мешать друг другу снимать. В фокусе нашего полукруга разворачивалась сюрреалистическая трагедия – десяток неонацистов придерживали металлическую решётку задних ворот, не позволяя выйти из редакции нескольким мужчинам и женщинам.

– Как вы смеете, сволочи! Подлецы! Пропустите меня немедленно! – кричала худенькая женщина в рабочем комбинезоне с нашивками телеканала.

– Паспорт показывай, москальская сука, – кричали ей в ответ чубатые юноши, судя по повязкам, из партии «Свобода».

– Нет у меня с собой паспорта. Но я гражданка Украины, пустите, я с ночной смены ещё не ушла, меня ребёнок дома ждёт!

– Подождёт! Паспорт покажешь, пропустим!

– У меня есть паспорт с собой, вот, смотрите, – действительно показал украинский паспорт немолодой упитанный мужчина в мятом костюме, пробираясь с той стороны к воротам.

– Вот це дело, видим, что украинец, – нацики открыли ему узкую щель, в которую пришлось унизительно протискиваться. Когда он почти протиснулся, они с весёлым гоготом нажали на ворота, и мужик застрял посреди прохода.

– А теперь, скотина, объясни, зачем ты работаешь на москальском канале?

Мужик всхлипнул от неожиданности, а потом и в самом деле заплакал.

– Не давите, больно, у меня операция недавно была, убьёте же…

– Не велика потеря и будет. Отвечай, зачем работаешь на москальский канал?!

– А-а-а, больно, отпустите!

– Отвечай, скотина!

– А-а-а!

Они с видимым удовольствием мучили мужика минут десять, то отпуская слегка ворота, то прижимая их посильнее. С той стороны на экзекуцию с ужасом смотрели человек двадцать из персонала телеканала, робко толпясь в проходе.

Я подумал, что этих двадцати человек вполне хватило бы, чтобы навалять плюх распоясавшимся националистам, но также было совершенно ясно, что сопротивляться штурмовикам здесь никто не будет – страшно.

– Позовите полицию! – обратилась к журналистам женщина в комбинезоне. – Ну, сделайте что-нибудь, как же вы можете просто снимать эти издевательства! Мужчины, здесь есть мужчины?!

Она тоже заплакала.

Цепь операторов даже не шелохнулась. Не шелохнулся и я. Это, в конце концов, не моя война – сколько можно получать по морде за украинских граждан? Хотите жить под нациками – живите. А я буду это снимать и показывать всем, каково это – жить под нациками при поддержке мирового сообщества.

– Вот так и с евреями было в Киеве в сорок первом. Тоже вдруг на улицы вышли вот такие молодчики и за немцев всё сделали.

Это громко и отчётливо сказал пожилой мужчина с той стороны решётки, тоже, видимо, сотрудник телеканала.

– Жидовня москальская, закрой свой рот поганый, – ответили ему с этой стороны. – Придёт время, и жидов построим, потерпи немного.

Нацики всё-таки открыли калитку, пропуская помятого мужика с украинским паспортом. Он тяжело прошёл несколько шагов, а потом вдруг мешком осел на асфальт, схватившись за сердце и захрипел.

– О господи, доконали всё ж таки человека, сволочи, – негромко сказал кто-то за моей спиной.

Нацики вдруг как по команде отошли от решётки, а потом вразвалку, как бы нехотя, ушли в сторону своего палаточного лагеря.

Группа сотрудников телеканала продолжала нерешительно мяться с той стороны решётки, пока я сам не выдержал и не гаркнул на них:

– Да бегите уже оттуда, идиоты!

Они действительно побежали, по очереди суетливо протискиваясь через заклиненные посреди ворота, а