пододвинул к себе лист бумаги с записанным номером и ниже подписал цифры своего номерного знака. После этого поднял глаза на Грушакова. Взгляд его не обещал мгновенно перетрусившему, бывшему рядовому похоронной команды ничего хорошего. Сашка почувствовал, как по хребту вниз покатились липкие капли пота.
– Отвечай, рядовой запаса, когда ты был призван в действующую армию?
– В сентябре 1943-го, товарищ майор.
– Тамбовский волк тебе товарищ. – У потемневшего лицом майора выступила испарина на лбу, он из последних сил сдерживал себя, пытаясь не дать воли своим чувствам. – Да я тебя, щенок, перед строем расстрелял бы за твоё мародёрство. Подойди ко мне, не бойся, бить не буду. Глянь на бумагу. Видишь цифры, грамотный, сравни. Все они совпадают, и лишь последние: у меня единица, а на ордене, что ты украл, – цифра пять. Так вот, гадёныш, свой орден я получил за бои под Ржевом в сорок первом. И тот воин, чью Красную звезду ты нацепил на себя, был в той страшной мясорубке где-то близко от меня. – Седой майор тяжело, с горьким сожалением, смерил жёстким взглядом съёжившегося Сашку. – Выметайся из моего кабинета, мразь тыловая. Возьмёшь у секретаря лист бумаги и напишешь, где и при каких обстоятельствах ты украл медаль и орден. Да не юли, хуже будет. Награды я забираю. Твою судьбу решит суд. Пшёл вон, мерзавец!
До суда, однако, дело доводить не стали. Орден и медаль в опечатанном кожаном мешочке отправили в столицу, на хранение в центральный военный архив. Авось, да протрезвеет и отыщется настоящий хозяин этих боевых наград. А сам вопиющий случай был предан в городе широкой огласке. Еще долго потом знакомые фронтовики при встрече не подавали Грушакову руки. Но со временем происшествие стало забываться, народ наш по природе своей незлопамятен и жалостлив, за исключением разве что таких вот выродков и мародёров, как Сашка Грушаков и присные.
Занятия кружка закончились, когда на город и его окрестности опустилась майская ночь. В небе, пригашивая созвездья, висела яркая луна. Поблёскивали ледники на далёких вершинах белков. Слабое дуновенье ветерка с гор, несущее в себе запахи цветущей черёмухи и чистого рассыпчатого снега, освежало улочки и обсаженную елями тесную площадь с административными по периметру зданиями Талова. Мостовая, по которой шли братья, была освещена лунным светом так, что действительно, как поётся в песне: хоть иголки собирай.
– Нынче было письмо от Прокопа. – Владимир шёл, стараясь не сбиваться с лунной, на булыжниках, дорожки. – Сообщает, что этим летом намерен проведать известные нам места. После демобилизации, из Германии до Новосибирска мы ехали вместе. Там, в вагоне, и придумали обозначения хребтов, нужных таёжных уголков и необходимых предметов. К примеру, Сучью дыру назвали затоном, Быструху – речкой, монастырскую долину – заимкой, взрывчатке дали имя – картошка. Вот Загайнов и пишет, что на Петров день будет ждать нас у затона, а если туда не поспеем, то через неделю – на речке. Картошку, мол, можете не брать, своей навалом. Спрашивает: как у нас с работой? Можно ли подмениться или взять хотя бы отпуск недели на две?
– Мой отпуск по графику как раз в июле, – не раздумывая, сразу ответил Валерий, сворачивая с мостовой на гаревую тропинку сквера. – Так что я всегда готов.
– И я переговорю с начальством, думаю, на пару-тройку недель разрешат подмениться. Виктор Немчинов согласен в свой отпуск поработать за меня. Ему в сентябре надо несколько дней – на открытие утиной охоты. Завтра же встречусь с Виктором, напишем и отнесём директору заявления. – Шедший рядом старший брат подождал, пока они выйдут из затенённого хвойного сквера со скамейками, расставленными по бокам дороги, на открытый, более освещённый рассеянным лунным сияньем участок, приблизил к Валерию своё лицо, заглянул в глаза и неожиданно спросил: – Брат, у тебя с Натальей Грушаковой всё серьезно или так, дань весеннему настроению?
– Одним словом и не ответить. – Хоть Валерий и ждал этого разговора, однако столь резкая смена темы заставили его в первые мгновения даже несколько растеряться. Вот уж точно: разведчик, он и есть разведчик – умеет выбрать момент, чтобы огорошить. – Да, мы встречаемся с Наташей, ходим вместе смотреть кинокартины в летний клуб. После сеанса обсуждаем увиденное. Мне по душе её самостоятельное, особое мнение на окружающий мир. И потом, Володя, она мне и как девушка очень нравится.
– Ну, ну, не кипятись, братишка, – примирительно молвил Владимир. – Просто семейка у них гнилая. Про Кишку и его безобразия ты слышал не меньше, чем я, сдаётся, что и Сашка недалёко от батьки ушёл. Семья – это, как я думаю, раз – и навсегда. Корову на базаре и то не сразу покупают, пока не присмотрятся да не приценятся. Ты же помнишь, тётка Марфа рассказывала нам, как раньше подбирали невест: сначала зашлют ушлых свах в ту деревню, где живёт девушка. Те вызнают всю родову, изъяны и достоинства, и только после этого едут или уже не едут сватать невесту. Я считаю, это делалось очень правильно, такой пристальный отбор сохраняет и улучшает породу. Взять наших сестрёнок, у всех, слава Богу, мужья – ребята проверенные, надёжные, рабочая кость. Прошли фронт. Или вот, к примеру, мой случай. Я со всей роднёй своей Светланы за три года, что мы женаты, перезнакомился, присмотрелся к ним. И скажу: порода у них крепкая, сибирская, на таких всегда можно положиться, не подведут.
– Ты мне еще и про яблоню с яблоком, которое от неё недалеко падает, для пущей убедительности, расскажи. А я тогда тебе напомню известные слова товарища Сталина: дети за родителей не отвечают.
– Ну да. Коль пошли сыпать поговорками – можно ввернуть и такую, в которой сказано, что в семье не без урода.
– Я не понял, ты кого имеешь в виду? – Чувствовалось, что Валерий распаляется и начинает терять контроль над собой.
– Давай еще подерёмся из-за какого-то пустяка, вроде: любишь, не любишь. – Владимир, чтобы замять неловкость, возникшую между ними, приобнял разгорячённого младшего брата. – Успокойся, Валера. Ты парень взрослый, сам решишь, как быть. Да и я хорош: уже и войну прошли, а я нет-нет да снова берусь тебя воспитывать, как в детстве. – Владимир тепло посмотрел на остывающего брата. – Я думаю, тебе будет легче, если я скажу, что чувствую себя после нашего разговора слоном в посудной лавке.
– Да нет, брат. Всё ты сказал, в общем-то, правильно. Я тоже знаю, какую отвратительную роль, пускай и косвенно, сыграл чоновец Никифор Грушаков в трагической судьбе нашего отца и многих других ни в чём не повинных
