Двое курсантов уже собирались перенести Сопливчика в гроб, как вдруг за воротами крикнули: “Погодите!” Следом раздался скрип, какой издает велосипед, когда его педали крутят в обратную сторону. Даже не глядя, все поняли, что это пастор Билли. Больше ни у кого велосипеда не было.

Пастор Билли затормозил, и с заднего сиденья спрыгнула девушка с белым узелком в руках. Командир отмахнулся от пастора:

– Не надо, оставь его в покое. Он и живой-то не верил в твоего бога, а ты хочешь, чтобы он поверил после смерти?

Пастор Билли покачал головой и указал на девушку, которая вошла вслед за ним во двор:

– Я здесь не для того, чтобы молиться, я привез Стеллу, она хочет его проводить.

Девушка, которую пастор Билли называл Стеллой, подошла к телу Сопливчика, присела, коснулась коленями земли. Все вокруг решили, что она встает на молитву, но она уселась на землю, подогнув ноги. После этого она медленно подтянула к себе Сопливчика и уложила его тело себе на колени.

Лю Чжаоху растерялся. Несколько дней назад эта девушка подняла большой шум в этом самом дворе, в его памяти тогда засела заноза, и боль от нее до сих пор пульсировала.

– Ты, ты чего? – выдавил он.

Девушка не ответила, не подняла головы, как будто Лю Чжаоху был незаметной, бесцветной, прозрачной дымкой. Она осторожно взяла в руки отрубленную голову Сопливчика и под любопытными взглядами приложила ее к шее. По ее лицу можно было подумать, что она держит не голову, а хрупкую фарфоровую вазу, набитую золотыми слитками.

Затем она развязала свой белый узелок, достала оттуда моток толстых ниток, вынула из подушечки большую иголку, вскинула лицо, прищурилась и при слабом вечернем свете продела нитку в игольное ушко. После она наклонилась, выровняла подбородок Сопливчика по центральному шву формы, наметилась и воткнула иглу в шею покойного.

Зрители испуганно вскрикнули, они только теперь поняли, что девушка хочет пришить голову к телу.

Перед тем как вонзить иглу, девушка каждый раз колебалась, словно боялась сделать больно. Но когда иголка все-таки шла в ход, движения становились твердыми, пальцы – уверенными и ловкими, руки не дрожали. Сопливчик всегда был худым и низкорослым, а после того, как из него вытекла кровь, он еще больше ссохся, рукава и штанины пришлось несколько раз закатать, чтобы открыть руки и ступни. Лежа у девушки на коленях, Сопливчик казался подростком, который прильнул к телу взрослого и не хочет вставать с постели, а девушка, с ее ласковой, терпеливой улыбкой, была похожа на мать, которая баюкает озорного ребенка.

Так, чередуя сомнения и уверенность, девушка постепенно соединила две части в единое целое. Она приподняла возвращенную на место голову, окинула взглядом, точно любуясь искусной вышивкой. Потом она сняла носовой платок, которым была подвязана ее коса, и обернула его вокруг шеи Сопливчика, спрятав шов.

Девушка бережно положила Сопливчика на землю.

– Давай сходим с тобой на спектакль, – сказала она ему. – Ты ведь так его ждал.

Казалось, она с ним советуется. Девушка нагнулась, помолчала немного, как будто желая услышать ответ.

Курсанты вспомнили, что на временной сцене, возведенной перед храмом предков, уже заждались артисты.

Девушка завязала узелок и направилась вслед за пастором Билли к воротам. Выйдя со двора, она вдруг вспомнила о чем-то, вернулась обратно, приникла к уху Сопливчика и зашептала. Шепот был тихим, как мимолетное дуновение ветерка, и единственным, кто разобрал ее слова, был стоявший рядом Лю Чжаоху.

– Подожди чуть-чуть, не уходи, – сказала она. – Скоро тебя кое-кто проведает.

Иэн глядел, как девушка неторопливо выходит на улицу, как поднимается под ее твердыми шагами дорожная пыль, как на спине подрагивают в такт шагам распущенные волосы, и его переполняли чувства. Все женщины, которых он когда-либо встречал, – даже мать, даже сестра, даже бывшая подруга – в сравнении с этой девушкой бледнели и блекли.

* * *

Старожилы Юэху сосчитали на пальцах: в прошлый раз театральная труппа наведывалась к ним тридцать шесть лет назад. В то время Поднебесная была империей Цин, в Запретном городе еще восседала, удерживая в своих руках власть, вдовствующая императрица.

О приезде артистов судачили два месяца. Эта новость переполошила всю деревню, даже куры от волнения стали нести розоватые яйца. В этот вечер играли спектакль[33] “Лян Шаньбо и Чжу Интай”. Местным жителям казалось, что он слишком чинный, сами они выбрали бы “Легенду о белой змейке”: Сяо Цин крадет волшебную траву, чтобы оживить Сюй Сяня, змеи устраивают наводнение и топят монастырь Цзиньшань, старый плешивый осел, монах Фахай, не может побороть двух женщин – от одного только описания дух захватывает. Но спектакль был благотворительным, актеры выступали за еду и ночлег, денег не просили, поэтому капризничать не приходилось. А кроме того, тридцать шесть лет не было театра, те, кому не исполнилось еще тридцати шести, – молодежь, дети – понятия не имели, как он выглядит, для них было бы ново, даже если бы актриса всего лишь проскользила по сцене “облачной походкой” и взмахнула разок струящимся рукавом.

Сцена была крошечной, занавес смастерили из шести красных простыней, оркестру, струнным и ударным, не хватило места, поэтому музыканты расселись внизу, среди публики, но это никого не смущало. В тот день вокруг подмостков собралась такая толпа, что артисты даже в нужник не смогли бы пробиться. Но труппе было не привыкать – спектакли, в которых пела Сяо Яньцю, везде пользовались успехом. И все же нынешнее представление кое-чем отличалось от других: в первом ряду, на самом выгодном месте, стоял деревянный гроб.

Спектакль открыла долгая партия гонгов и барабанов, и к тому времени, когда вышла Сяо Яньцю, нервы у всех натянулись как струны. Жители Юэху, которые за тридцать шесть лет отвыкли от опер, решили, что Сяо Яньцю задается, они не понимали, что музыканты нарочно разжигают их интерес.

Увидев наконец ту самую приму, люди ахнули и надолго замерли с открытыми ртами. Они много слышали о ее красоте, но не ожидали, что в действительности Сяо Яньцю еще великолепнее, чем им говорили. Спустя много лет, когда молодые зрители превратились в старых дедов, в Юэху по-прежнему нет-нет да и вспоминали тот спектакль. Один паренек спросил дедушку, насколько Сяо Яньцю была хороша, старик долго думал и наконец кое-как объяснил: “Сяо Яньцю нас погубила. После нее все наши красавицы казались такими уродинами, что от них даже собаки с курами отворачивались”.

Но в тот день они просто видели, что у Сяо Яньцю и личико красиво, и костюм красив, и