Судя по всему, японец был нерадивым солдатом, не приученным к воинской дисциплине, и этой ночью нерадивость стоила ему жизни. Он просто хотел выскользнуть из-под строгого офицерского надзора, выкурить украдкой сигарету. Будь он хоть немного благоразумнее, убежал бы он так далеко, спрятался бы там, где нет света прожекторов? Он испугался выговора, который маячил перед глазами, но не подумал о ловушке, таившейся за спиной, и сам шагнул в бездонную пропасть.

Лю Чжаоху оттащил труп на ровное место, подложил ему под голову камень, снял с убитого затвердевший от крови китель и чистыми фалдами прикрыл развороченное кинжалом тело.

После этого он успокоился. Он бессчетное множество раз представлял себе, как впервые убьет, но был уверен, что сделает это как снайпер: он будет в темноте, они на свету, он ляжет на живот и меткими, безошибочными выстрелами поразит одну за другой свои цели. Он никогда не думал, что это произойдет на таком коротком расстоянии, что он заколет врага кинжалом. Огнестрельное оружие, как и холодное, может забрать чью-то жизнь, но между ними есть принципиальная разница, стрелку не приходится смотреть жертве в глаза. А они ясно видели лица друг друга, один знал, кого убивает, второй знал, кто его убивает. Он не только заглянул японцу в глаза, он услышал его последний, предсмертный стон. Слово “ока-сан” крепко-накрепко обмотало его сердце тонкой проволокой, и он невольно вспомнил о собственной матери. Он даже не знал, жива ли она.

Самый страшный шаг был уже сделан, он в первый раз убил человека. У всех поначалу кишка тонка, все по первости тонкие натуры – со временем потолстею, сказал он себе.

Иэн похлопал Лю Чжаоху по плечу:

– Мешкать нельзя, пора идти.

Иэн умолчал о том, что это был и его первый раз. Какой бы серьезной ни была подготовка в пригороде Вашингтона, сколько бы он ни рассказывал курсантам о премудростях вооружения, до этого дня он оставался теоретиком. А теперь он своими глазами увидел, как человека, живого человека, убили в шаге от него, да еще с помощью приемов, которым он, Иэн, их и научил.

Отряд остановился у края освещенной зоны. Иэн жестом скомандовал Призраку не трогаться с места и ждать сигнала, пес спокойно сел у его ног. Лю Чжаоху опустился на одно колено, другим коленом подпер оружие. Оно было не таким, как у его товарищей, на ствол был надет глушитель. Ясной ночью сложно выстрелить с расстояния пятидесяти метров абсолютно бесшумно, задачей глушителя было убавить яркость всполоха, исказить звук, с которым вылетает пуля, чтобы часовые на караульной вышке не сразу поняли, что это за звук и откуда он исходит.

Пока Лю Чжаоху целился, Сопливчик взял в руки набитого взрывчаткой зайца и приготовился бежать к стене. В качестве первой цели Лю Чжаоху выбрал часового, который стоял лицом к ним. В освещенной зоне почти не было слепых пятен, подобраться к вышке незамеченным было трудно. Однако благодаря такому яркому свету часовой был виден как на ладони, Лю Чжаоху с легкостью разглядел его до мельчайших деталей. Он прищурился, прицелился в точку между бровями. Один выстрел, всего один выстрел, сказал он себе. И легонько нажал на спусковой крючок. Раздался звук, какой бывает, когда бобы подпрыгивают на сковородке, затем часовой на вышке покачнулся, как будто его связали невидимые путы, странно задергался и упал.

Второй часовой обернулся на шум, вскинул оружие и дал очередь в ночное небо. Это был сигнал тревоги. Рука, сжимавшая автомат, заслонила лицо, и Лю Чжаоху пришлось опустить дуло пониже, прицелиться в грудь. Палец шевельнулся, и часовой привалился к стене; хотя он удержался на ногах, рука с автоматом повисла. Лю Чжаоху наконец отыскал его межбровье и выстрелил снова. Японец попытался поднять автомат, но рука его уже не слушалась. Плечо несколько раз вздрогнуло, и он кулем сполз по стене вниз.

Сопливчик припустил в сторону склада. Не задерживаясь в зарослях тростника, он выскочил прямо на глинистую дорогу. Его изогнутое дугой тело оказалось на свету, укрыться было негде, но у него не оставалось выбора. Высокий тростник мешал бегу, снижал скорость, а добежать надо было предельно быстро, пока вторая пара часовых не примчалась к главному входу.

И тут снова произошло непредвиденное. В данных, которые они получили перед отправлением в путь, не хватало одного звена. Как только отзвучали выстрелы, у пяти машин перед дверями склада вдруг вспыхнули фары и в каждом полуприцепе встало по пять вооруженных солдат. Это был ночевавший внутри конвой, который ждал утра, чтобы выехать вместе с грузом. Не решаясь покинуть фуры, солдаты пристроили свое оружие на бортах, опустились на корточки и начали осматриваться. При таком мощном освещении бойцам из тренировочного лагеря достаточно было шелохнуться, чтобы их тут же раскрыли. Отряд замер, притаившись в тростнике.

На складе поднялся переполох, один за другим зажглись фонари, послышался топот вперемешку с криками. Кто-то уже взобрался на караульную вышку, вероятно, ползком – Иэн не видел их, зато он обнаружил, что из бойниц в кирпичной стене выглянули черные дула пулеметов. В ту же секунду прогремели выстрелы. Пока что палили для устрашения, не целясь, однако для Лю Чжаоху и его боевых товарищей все складывалось наихудшим образом. Стоило японцам начать прочесывать местность, отряд немедленно лишился бы своего укрытия.

Еще до того, как открыли огонь, Сопливчик добрался до внешней стены, легко подпрыгнул и перебросил заячью тушку. Но после этого он вовсе не отступил назад, как планировалось, а метнулся к реке. Там он вскочил на большой камень и сиганул с него в воду. Раздался всплеск, тело Сопливчика, рассыпая брызги, проделало в тихой речной глади брешь, и в то же самое время пистолет-пулемет Томпсона в его руке пустил очередь в небо. Иэн и командир отряда поняли, что Сопливчик хочет отвлечь на себя внимание, дать товарищам уйти.

И впрямь: каждое оружие на вышке и фурах повернулось в сторону Сопливчика, и пули усеяли реку цветами из пены и брызг. Сопливчик погрузился в воду, речная поверхность запузырилась темно-красным. Но его руки по-прежнему были высоко в воздухе. Он все еще стрелял, одной рукой – из револьвера, другой – из Томпсона. Револьвер и пистолет-пулемет звучали по-разному, Сопливчик стрелял из обоих, чтобы казалось, будто на реке целая толпа.

Командир жестом приказал отряду немедленно отступать. И вдруг прямо к ногам Иэна, шипя и дымясь, что-то упало. Это была граната с выдернутой чекой. Они так никогда и не узнали,