Внезапно ее охватил ужас. Неужели все погибли? Неужели мексиканцы из Ханоса устроили засаду на ее брата и остальных мужчин? Неужели она осталась одна и от долины на севере, которую ее народ зовет домом, ее отделяют долгие дни пути?

Соскользнув по склону на дно ущелья, Сестра решила, что тут достаточно безопасно. Теперь можно было встать и перемещаться дальше на полусогнутых ногах, пригнувшись при этом к земле. Осторожно ступая, она отыскала маленький ручеек, служивший источником воды для всего лагеря. Девушка сделала несколько глотков — достаточно, чтобы смочить горло и облегчить жажду. Затем она двинулась вперед, перемещаясь в темноте неслышно, словно струйка дыма.

К тому моменту, как она достигла подножия горы, на землю уже успела опуститься ночная прохлада. Перед Сестрой раскинулась долина, что вела к реке Ханое и зарослям кактусов, ивняка и кустарника. Там должны были встретиться пережившие налет. Бегом она добралась бы туда в один миг, но рисковать не хотелось. Не исключено, что где-то там, во тьме, притаились в засаде солдаты, которые только и ждут, что она на них выскочит.

Выбравшись из ущелья, девушка приникла к земле и поползла, работая руками и ногами. В лагере у детей была любимая игра «подкрадись и замри». Теперь Сестра поняла ее смысл.

ГЛАВА 2

СОН, СМАТЫВАЮЩИЙ КЛУБОК ЗАБОТ

Рафи Коллинз и Авессалом Джонс стояли у барной стойки, расположенной в самом конце «Ла люз» — питейного заведения, принадлежащего донье Иоланде. В центре зала расположился бильярдный стол, вокруг которого толпились техасцы со своими лошадьми. Стол повидал виды: он успел пострадать от многочисленных партий, сыгранных на нем техасцами и другими посетителями столь же буйного нрава. Отличительной особенностью стола являлось мраморное основание — когда-то потребовалось участие чуть ли не всех жителей Месильи, чтобы извлечь его из фургона и притащить сюда. Длинные лузы из красного шелкового шнура по углам стола принимались раскачиваться всякий раз, когда его задевала одна из лошадей.

Техасцы играли в бильярд верхом. В строгой очередности каждый игрок, оставив в стремени ту ногу, что была поближе к столу, высвобождал вторую ногу и наклонялся так, чтобы кий оказывался вровень со столом. Возможно, в этой игре имелись какие-то правила, но сторонний наблюдатель вряд ли сумел бы понять, в чем именно они заключались. Всякий раз, когда кому-то удавалось загнать шар в лузу, везунчик издавал боевой крик команчей, от которого у Рафи стыла в жилах кровь, а по телу бежали мурашки.

В зале стоял страшный шум, а в воздухе могла бы еще клубиться и пыль, но ей мешал подниматься густой слой табачных плевков, покрывающих земляной пол. Рафи этому был только рад. Прошлым вечером он пригнал в Месилью из Эль-Пасо фургон с солониной и мукой. Шестьдесят километров как-никак, так что пыли он в дороге успел наглотаться досыта. Едва мулов не загнал, чтоб домчаться быстрее: кто долго копается, тот апачам попадается; для индейцев копуши — легкая добыча.

Сперва Рафи собирался поискать другой бар, где будет поменьше техасцев, но потом все же решил остаться здесь: ему нравилось в «Ла люз», ну а кроме того, он решил, что в подавляющем большинстве других кабаков публика вряд ли окажется лучше. Война между Соединенными Штатами и Мексикой официально закончилась в феврале 1848 года — больше двух с половиной лет назад. Месилью основали на спорной территории, протянувшейся между Техасом, Нью-Мексико и северной частью Мексики. Власть закона еще не успела прийти в эти земли.

Рафи встретился глазами с доньей Иоландой и выставил два крепких, загорелых, покрытых шрамами пальца, которые солнце за долгие годы окрасило в цвет выдержанного виски. Некогда соломенного цвета волосы парня сделались почти белыми, и виной тому было все то же солнце. Под его ослепительно яркими лучами Коллинз провел всю свою жизнь и потому по привычке вечно щурил светло-зеленые глаза, что придавало ему задумчивый вид. Впрочем, солнце не имело никакого отношения ни к длинным ногам Рафи, ни к широким ладоням, мускулистым рукам и массивным плечам. За это надо было благодарить родителей и неисчислимое количество мулов, с которыми парень возился долгие годы. Из-за бессчетных невзгод, с которыми ему то и дело приходилось сталкиваться, он выглядел старше своих двадцати лет.

— Две порции «Таос лайтнинг», сударыня.

Рафи проследил взглядом, как донья Иоланда протянула руку к изящной бутыли, стоявшей в окружении куда более невзрачных сестриц, и наполнила два стаканчика.

Если верить этикетке на бутылке, ее содержимое действительно являлось виски «Таос лайтнинг», но Рафи подозревал, что это подделка. Хозяина винокурни убили во время восстания индейцев пуэбло в 1847 году, хотя многие уверяли, что виски продолжают производить по изначальному рецепту.

— Вон тот старый мекс, кажись, решил застрелиться из мотыги, — заметил Авессалом Джонс.

Судя по говору, Джонс был родом из Северной Каролины, но так ли это на самом деле, Рафи решил не уточнять. В здешних краях вообще предпочитали не лезть с досужими расспросами. Авессалом вскользь упомянул, что направляется в Калифорнию, и в этом не было ничего удивительного: туда сейчас устремились тысячи людей, ведь в тех краях недавно открыли залежи золота.

Рафи глянул через плечо Авессалома. Несмотря на густые клубы табачного дыма, ему удалось разглядеть замершего на пороге Мигеля Санчеса, который стоял, сунув себе в рот кончик рукояти мотыги. Рафи доводилось видеть подобное зрелище и раньше.

— Не переживай, мотыга не заряжена, — хмыкнул Рафи. Взяв один из стаканов со стойки, он направился к Мигелю!.

Подойдя к мексиканцу, Рафи протянул ему напиток. Санчес внимательно его осмотрел поверх рукояти мотыги. Янтарного цвета виски соблазнительно поблескивал в свете фонаря. Рафи терпеливо ждал, и тут до Санчеса наконец дошло, что у него не получится выпить, пока рот занят мотыгой. Прислонив ее к стене, он принял из рук Коллинза стаканчик, величественно кивнув седовласой головой, и широко улыбнулся, чуть ли не продемонстрировав гланды: передние зубы у Мигеля отсутствовали.

— Диос ле бендига, сеньор, — произнес он. — Да благословит вас Господь.

— И тебя, старина, — ответил Рафи на испанском, после чего, вежливо кивнув, вернулся к бару. — Апачи. — Парень постучал себе по лбу кончиками огрубевших заскорузлых пальцев. — Это из-за них у него с головой не все в порядке.

— А что случилось-то? — спросил Авессалом.

— Санчес махал мотыгой на кукурузном поле. А тут откуда ни возьмись индейцы. Словно из-под земли выросли. Кукурузные листья себе в волосы навтыкали,