Чем здесь заняты женщины из Службы, я уже поняла: они сдирали с солдат намокшие штанины и промывали им задницы. В этом от моей помощи они бы явно отказались. Я кивнула Сьюзан и попятилась за дверь.

На улице тоже кишмя кишело увечными, но эти были ранены легко. Местные отправляли кого в паб, кого в библиотеку, кого ещё в какое здание с хоть сколько-то обширным помещением. Солдаты спотыкались, падали, стонали.

– Мисс, – окликнул меня один. Он сидел на поребрике тротуара, вытянув перед собой ногу в насквозь вымокшей от крови штанине. – Воды…

Я пошла в паб. Там толпились и солдаты, и местные. Если меня кто и заметил, тому точно было наплевать. Я пихнула костыли и набитую наволочку за барную стойку, отыскала кувшин и наполнила его водой, затем схватила кружку и заковыляла на улицу. Вернувшись, я дала напиться тому солдату. Он выпил всё, весь кувшин.

Я стала ходить туда-обратно, разносить воду. В какой-то момент ко мне подошла дочка владельца паба, девчонка примерно моего возраста, с тяжёлым ведром в руках.

– Ты лучше стой тут с кружкой, – сказала она мне. – А я буду таскать тебе воду вёдрами.

Ко мне стали стекаться солдаты, вонючие, грязные, в ссохшейся от крови и пота форме. Они пили, как лошади. Потресканные губы, дикие глаза. Ведро, второе, третье. Дочка трактирщика принесла ещё кружек, и я набирала в них воду и пускала по рукам. Когда поток солдат, способных ходить самостоятельно, прекратился – позже я узнала, что такие отправлялись дальше на станцию, а оттуда на военную базу к северу от города, – я пошла в паб и стала помогать тем, кто лежал на полу. Здесь творилось то же, что в здании городского совета: кровь, грязь, истощённые тела. Мы с Дейзи – так звали дочку трактирщика, – пошли по рядам, раздавая питьё, вначале воду, потом и чай. Так и прочёсывали взад-вперёд, взад-вперёд.

Сложно было поверить, чтобы вся эта толпа народу прибыла на одном судне, даже если на очень большом. Когда я поделилась этими соображениями с Дейзи, один из местных, бывший рядом, заметил, что это уже третье или четвёртое поступление. «Они, где смогли пришвартоваться, там сразу и выгружают и тут же обратно, за новой партией», – пояснил он.

Давно стемнело, когда к нам вышла мама Дейзи и отправила нас на кухню отдыхать. Она усадила нас за длинный стол и поставила перед нами тарелки с едой. «Ешьте», – велела она.

Дейзи не шевельнулась. Я старалась заставить себя взяться за вилку, и вдруг заметила, как что-то капнуло Дейзи в тарелку. Подняла глаза – по лицу Дейзи текут слёзы.

– А ну прекрати, – приказала ей мама. – Слезами делу не поможешь.

– Но они же умирают! – взвыла Дейзи.

– Ничего они не умирают. С виду, конечно, кошмар, но бывает, смотришь – в чем только душа держится, а всё ж живёт. Не поверишь, какой человек живучий. В общем, ешьте и отдыхайте, а не то отправлю вас обеих в койку.

Мы принялись за еду.

– Ты платье заляпала, – сказала мне Дейзи.

Я опустила глаза. Моё небесно-голубое платье было сплошь в тёмных пятнах грязи.

– Это моё любимое, – сказала я.

– Ага, красивое, – кивнула Дейзи.

Отдохнув, мы пошли обратно в зал и снова стали обносить раненых чаем.

Меня остановил взглядом один солдат, его глаза ярко горели.

– Мисс? – обратился он. – Вы бы мне не помогли, хочу весточку своим написать, а пальцы что-то не слушаются.

– Вам сейчас Дейзи поможет, – сказала я. Писать у меня получалось ещё очень медленно и коряво. Я пошла за Дейзи, потом за бумагой и пером. Когда мы вернулись к солдату, его глаза были закрыты.

Он был мёртв.

Он умер прямо там, на полу паба. У него даже ран никаких не было видно, ни крови, ничего. Другой солдат расстегнул на нём китель, чтобы прослушать сердце, и под ним не оказалось ни одного кровавого пятнышка. Однако парень был мёртв. Кто-то нашёл покрывало и натянул ему на голову.

У меня спёрло дыхание. Вот он только что со мной разговаривал, и – мёртв. Хотел написать письмо, и – мёртв. Горе захлестнуло меня с головой. Я стала мысленно уходить в себя, в свой безопасный внутренний мирок, где Коржик, и Джейми, и всё в таком роде, но Дейзи схватила меня за руку и с силой сжала, и тогда я очнулась.

– Началась настоящая война, – прошептала она. Я кивнула. Какой-то солдат попросил чаю. И мы с Дейзи пошли ему наливать.

Большинство яхт и катеров из Дюнкерка, которые причаливали у нас в городе в течение той недели, приходили не такие плохие, как первые, но на всех обязательно было хоть сколько-то тяжело раненных бойцов. Судна прибывали в любое время суток. За авралом следовало не затишье, а новый аврал; здание совета не пустело. У нас на аэродроме постоянно, днём и ночью, взлетали и приземлялись группы «Спитфайров», которым было поручено охранять с воздуха корабли с войсками. А весь город тем временем кормил и выхаживал прибывающих.

Ближе к полуночи первого дня Сьюзан разыскала меня в пабе. Мама Дейзи рассказала ей, что мы делали. Сьюзан нехотя позволила мне остаться в городе. Мама Дейзи сказала, что заночевать я могу у них. Доброволицы Женской службы отсыпались по очереди в своей штаб-квартире на той же улице.

– Ты совсем ещё девочка, – сказала мне Сьюзан. – Нельзя тебе всё это видеть.

– Я уже большая, – возразила я. – И я помогаю. – Мне хотелось рассказать ей про умершего солдата, но я боялась, что тогда она отправит меня домой.

Она пристально на меня посмотрела и затем сказала:

– Да. Пожалуй, что так.

На следующее утро Сьюзан позвонила из паба в имение Тортонов проверить, как там Фред с Джейми. А затем мы вернулись к работе. Когда я либо Дейзи начинали падать с ног от усталости, мы уползали на кухню и ложились вздремнуть на лавке у выхода. Немного взбодрившись, шли работать дальше. И все так делали. Слава богу, что Джейми удалось пристроить с Фредом. Слава богу, что Боврила мы оставили на улице, где он мог поймать себе пропитание. Всё это время мы со Сьюзан находились рядом с бойцами. Настал наш черёд сражаться.

В конце концов были спасены 330 000 британских солдат. Уинстон Черчилль назвал это «звёздным часом» Англии. Тяжело было слушать