заговариваться. Всё про потустороннюю жизнь разговоры заводил и каждый раз рассказывал, где побывал, что повидал и кого встретил там. Мужики в палате посмеивались, посматривая на Ефима, и крутили пальцами возле виска, мол, что с дурачка взять, кроме анализа, но и тот со спиртом. Нет, он дураком не стал, а вот что-то такое, не от мира сего, а от мира того в нём появилось. Раньше, когда рюмку-другую выпивал, всякую ахинею нес, а теперь вообще стал заговариваться. Видать, побывал между мирами – этими царствиями живых и мёртвых, а может, ещё куда-нибудь занесло, учёные говорят, будто миров не сосчитать, протяни руку – и в какой-нибудь попадёшь. Вот и Ефим, видать, насмотрелся всякого и до сих пор не может определиться, где ему лучше – здесь или в каком-нибудь другом мире. В общем, бултыхается и не может к берегу прибиться…

– Братцы, не поверите, я же в другой мир попал, а может на тот свет угодил – не разобрался, – первое, что сказал Ефим врачам, когда очнулся. – Шагнул и там, словно через порог переступил. Легко стало. Покой и радость на душе появились. И тут себя увидел со стороны. Даже испугался. Смотрю, я на кушетке лежу, но в то же время вон из того угла смотрел на палату, – сказал Ефим и ткнул пальцем. – Глядел, как врачи забегали. Особенно вон тот, который с бородой ходит, реаниматор, что ль… Всю грудь мне истоптал, зараза рукастая! У меня и так рёбра были сломаны – это меня в молодости поселковский бык к сараю прижал и два ребра на кусочки переломал. Вот и этот врач как взялся за меня, чуть было остальные рёбра не переломал. Я кричу ему, что ты делаешь, а он только пыхтит и жмакает меня, всю грудь истоптал. А медсестричка сидит за столом и чай с колбасой наворачивает. Я прошу, дай кусочек, у меня кишка кишке протокол пишет, а она будто не слышит. Жадина! И снова себя увидел на кушетке. Лежу тихонечко, глаза закатил, ручки на груди сложил, вокруг меня врачи носятся, но в то же время я вон оттуда на всех смотрел.

И опять показал пальцем в угол палаты, где было вентиляционное отверстие под потолком.

– Да, клиническая смерть меняет людей как снаружи, так изнутри. Другими становятся. И всё замечают, что вокруг делается, – задумавшись, сказал врач, просматривая анализы и снимки. – Одним понравилось, даже ругались, зачем их с того света вернули, и всё норовили обратно отправиться, говорили, что там тепло и на душе покойно, а другие руками-ногами отмахивались, лишь бы туда не угодить. Видать, напугались. Наверное, много в жизни нагрешили. У таких дорога одна – ад. Куда ты попадешь – это уже от тебя зависит. Если не умеешь пить, вообще не берись. Иначе…

И куда-то в сторону махнул рукой.

– Меня не нужно пугать. А что сразу – допьёшься? – забубнил Ефим на кровати. – Я же не пью, как другие. С двух рюмок лыка не вяжу, а вы – бросай, бросай… А кто из нас безгрешен, а? И, как говорят, киньте в меня камень, кто не пьёт. Ага, молчите, значит, сами грешны! – торжествующе сказал он, а потом забормотал, поглядывая на соседей по палате. – Мужики, там такое видел… такое… аж, как вспомню, ух прям даже как…

И начинал вздыхать.

– Какое – такое? – раздавались слабые, но любопытные голоса. – Может, и мы туда отправимся?

– Вот такое, – Ефим разводил руки в стороны. – Большущее и тёмное за одной дверью, за другой и третьей, за пятой и десятой, аж сердце от страха выпрыгивало, потом долго пробирался по темному коридору, а впереди был яркий свет, словно дверь открыли и мне дорогу указывали, по которой должен пойти. Зажмурился, когда шагнул. Открываю глаза, а там светло, словно в летний день попал, везде птички поют и…

– Ага, прямо-таки в рай угодил, – начинали смеяться больные. – Мужики, как звали бабу в раю? Ага… Слышь, Ефим, ты, наверное, новую Еву нашёл себе. Своя-то уж приелась, как манная каша в больничной столовке, да? Ты про какой рай говоришь? Тебя не пустят туда, потому что для тебя ворота рая навсегда закрыты. Сам посуди, если тебя выперли из ада, что хотел всех чертенят напоить. У тебя же бутылка была. А душа широкая. Ну и стал всех угощать. И тебя выгнали. Видишь, для тебя даже в аду места нет, а ты говоришь – рай, рай… Хе-х, был трепачом – трепачом остался!

– Ну и не верьте… – бормотал Ефим и обиженно отворачивался. – Придёт ваше время, узнаете, какая дверь перед вами распахнётся. У каждого человека своя дверь, и какую откроет – это от него зависит и ни от кого более.

– О, точно дурачок! – засмеялись соседи по палате. – Про какие-то двери твердит… Видать, правда мозги сдвинулись.

Так продолжалось до самой выписки. Он рассказывал, а над ним потешались. Дурак, что с него возьмёшь. Лишь врачи не смеялись, они знали, что всякое может с человеком произойти, когда он с того света возвращается…

Антонина заохала, обниматься кинулась, когда Ефим домой вернулся. Быстренько белье собрала и в баню отправила, чтобы грязь больничную смыть, как сказала, а сама стала на стол собирать. Ефим отправился в баньку. Не парился. Врачи строго-настрого запретили. Велели поберечься – мозги встряхнулись да ещё на том свете побывал, мало ли что оттуда мог прихватить… В общем, сказали не париться, а то неизвестно, как организм перенесёт высокую температуру. Кровь ударит в голову и поминай, как звали. И спиртное запретили принимать, тоже неизвестно, как поведёт организм после того света. В общем, одни неизвестные и ни одной радости в будущей жизни…

Ефим поплескался в тазике. Помыл голову. В голове засвербело, словно что-то там зашевелилось. Схватился. Показалось, что-то ползает. Испугался. Может, что-нибудь сунули в мозги, когда на том свете побывал, или теперь организм не переносит воду? Завздыхал. Вот уж незадача! Неужели придётся всю жизнь не мыться, а как жить грязному-то? Закачал головой, сокрушаясь. Набросил на себя рубашку, подтянул трико с лампасами, по тропке дошел до крыльца и уселся на ступеньку, обхватил голову руками и задумался. Антонина, услышав, что он вернулся, вышла на крыльцо. Ефим сидел, сгорбившись, и казалось, никого не замечал. Он думал как о прошлой жизни, так и о будущей. Антонина по привычке хотела рявкнуть, потом затопталась возле Ефима и рядышком пристроилась, поглядывая на него.

– А я уж хотела в баню бежать, – басовито и медлительно сказала она. – Ушёл и пропал. Напугалась.