Критика Элси в адрес Джейн заставила Эймоса почувствовать себя неловко. Он сказал:

— Джейн из тех женщин, которые нравятся мужчинам и не нравятся женщинам. Не понимаю почему.

— А я понимаю.

Зрители затихли, и Эймос указал на сцену, с облегчением уходя от спора. Появились трое актеров, и один из них произнес:

— Поистине, не знаю, отчего я так печален.

— А я знаю, отчего печальна я, — сказала Элси.

Эймос задумался, что она имела в виду, но его захватила пьеса. Когда Антонио объяснил, что все его состояние вложено в корабли, находящиеся сейчас в море, Эймос прошептал Элси:

— Я понимаю, каково это, когда у тебя в пути ценный товар, и ты до смерти боишься за его сохранность.

Во второй сцене, когда Порция жаловалась, что ей не позволено самой выбрать мужа, а придется выйти за победителя состязания, в котором нужно выбрать правильный ларец из трех — золотого, серебряного и свинцового, — он почувствовал беспокойство.

— Зачем ее отцу такое придумывать? — сказал он. — В этом нет никакого смысла.

— Это же сказка, — ответила Элси.

— Я слишком стар для сказок.

Все ожило, когда в третьей сцене появился Шейлок. Он вылетел на сцену с накладным носом и в парике, похожем на огненно-рыжий куст, и когда публика загудела, он подбежал к краю сцены и зарычал на них. Поначалу над ним смеялись. Затем настал момент, когда он согласился одолжить Антонио три тысячи дукатов при условии, что если Антонио не вернет ему долг вовремя, то заплатит неустойку.

— Пусть неустойкой будет назначен фунт твоей же прекрасной плоти, что будет вырезан и взят из той части твоего тела, какая мне будет угодна, — со скрытой злобой произнес Шейлок.

— Он никогда на это не согласится, — сказал Эймос, а затем ахнул, когда Антонио ответил: — Согласен, клянусь, я подпишу такой договор.

Во время антракта был балет, но большая часть публики его проигнорировала, предпочтя размять ноги, купить еды и напитков и поболтать с друзьями. Элси куда-то исчезла. Гул множества голосов перерос в рев. Эймос заметил, что Джейн прямиком направилась к виконту Нортвуду. Она была бесстыдной карьеристкой, но Генри Нортвуд, казалось, не возражал. Эймос подошел ближе, чтобы услышать, о чем говорит Джейн.

— Мой отец говорит, что мы не должны ненавидеть евреев, — сказала Джейн. — А вы что думаете, лорд Нортвуд?

— Не могу сказать, что жалую иностранцев любого толка, — ответил тот.

— Я с вами согласна, — сказала Джейн.

«Джейн согласится со всем, что скажет Нортвуд», — кисло подумал Эймос. На самом деле она не ненавидела евреев, просто обожала аристократов.

— Англичане лучше всех, — сказал Нортвуд.

— О да. И все же я хотела бы путешествовать. Вы бывали за границей?

— Я провел год на континенте. Подхватил несколько слов по-французски и по-немецки, купил несколько картин в Италии.

— Счастливчик! Вы любитель живописи?

— В своей простой солдатской манере, знаете ли. Все, где есть лошади или собаки.

— Я бы с удовольствием посмотрела при случае ваши картины.

— О, ну, конечно, да, но они в Эрлкасле, а у меня столько дел здесь, в Кингсбридже. Видите ли, ополчение, хоть и не служит за границей, взяло на себя обязанности по обороне нашей страны, чтобы регулярная армия могла свободно воевать за рубежом. — Генри вдруг стал необычайно словоохотлив, заметил Эймос, как только речь зашла о военных делах. — Но многое зависит от того, насколько ополчение боеспособно, понимаете ли.

Джейн не хотела говорить об ополчении.

— Я никогда не была в Эрлкасле, — сказала она.

Эймос не стал дожидаться ответа Генри на этот жирный намек, потому что пьеса возобновлялась. Он поспешил на свое место. Когда он сел, Элси сказала:

— Вы проводите меня потом домой?

— Конечно, — ответил он.

Она казалась очень довольной, хотя он не мог представить почему.

Он был очарован Шейлоком и раздосадован влюбленными в Бельмонте, но он никогда не видел ничего подобного, и к концу ему захотелось пойти и на другие пьесы Шекспира.

— Возможно, мне понадобится, чтобы вы мне кое-что объясняли, — сказал он Элси, и она снова выглядела довольной.

Когда они выходили, он спросил:

— Может ли Джейн выйти замуж за Нортвуда? Разве она не слишком низкого происхождения? Он станет графом Ширингом, когда умрет его отец, а она всего лишь дочь простого священника, да еще и методиста. Графине Ширинг ведь приходится иногда встречаться с королем, не так ли? Вы в этом разбираетесь лучше меня.

Это была правда. Как дочь епископа, Элси была ближе к знати, чем к суконщикам. Она, вероятно, и сама могла бы выйти замуж за Нортвуда, хотя Эймос был уверен, что у нее такого желания нет. И она подхватывала все сплетни от посетителей епископского дворца.

— Это было бы трудно, но не невозможно, — сказала она. — Аристократы иногда женятся на неподходящих девушках. Но уже много лет как решено, что Генри женится на своей троюродной сестре Миранде, единственной дочери лорда Комба, и тем самым объединит два поместья.

— Но договоренность можно расторгнуть, — сказал Эймос. — Любовь побеждает все.

— Нет, к сожалению, не побеждает, — ответила Элси.

*

Холодным, дождливым сентябрьским утром на кладбище церкви Святого Луки хоронили троих детей из одной семьи. Все трое были постоянными учениками воскресной школы Элси, и она видела, как с каждой неделей они становились все бледнее и тощее. Одного толстого куска пирога оказалось недостаточно, чтобы их спасти.

Их отец работал на валяльной машине в Кингсбридже, пока однажды сорвавшийся молот не слетел с вала и не ударил его по голове, убив на месте. После этого его жена с детьми переехали в дешевую каморку в подвале ветхого дома. Вдова пыталась заработать на жизнь шитьем, оставляя детей одних в подвале, пока искала тех, кому нужно было что-то сшить быстро и дешево. Дети заболели той самой болезнью с кашлем и хрипами, что поражала людей в сырых подвалах, и, ослабев, все трое умерли в один день. Теперь их мать рыдала у могилы, ее голова была покрыта хлопчатобумажной тряпицей, потому что у нее не было шляпы. Пели псалом «Господь, Пастырь мой», и Элси посетила грешная мысль, что пастырь не сумел уберечь этих трех агнцев.

Церковь Святого Луки была маленькой кирпичной церковью в бедном районе, а у викария на тощих ногах были грубо заштопанные черные чулки. Удивительно много людей стояло вокруг могилы, большинство из них были одеты в лохмотья. Они пели без воодушевления, вероятно, думая, что и для них этот пастырь сделал не много.

Элси задумалась, перерастет ли однажды их горе в гнев, и если да, то как скоро?

Она и сама чувствовала муку и одновременно бессилие. Она подумала, что могла бы забирать этих троих детей домой и каждый день кормить их на дворцовой кухне, и в следующее мгновение поняла, что это безнадежная фантазия. Но она должна была что-то сделать.

Когда до смешного маленькие гробики опускали в могилу, Эймос Барроуфилд подошел и встал рядом с Элси. Он был в длинном черном пальто и пел псалом сильным баритоном. Его лицо было мокрым — от слез, от дождя или от того и другого вместе.

Его присутствие успокоило и утешило Элси. Она забыла, что ей холодно, мокро и тоскливо. Он не решал проблем, он просто делал их менее значительными и более преодолимыми. Она продела свою руку под его, и он с сочувствием прижал ее ладонь к своей груди.

Когда похороны закончились, они вместе отошли от могилы, все еще под руку.

— Это повторится, — тихо сказала она ему. — Еще больше наших детей умрет.

— Я знаю, — ответил он. — Одного пирога недостаточно.

— Неужели мы не можем дать им что-то большее… — Она думала вслух. — Например, похлебку. Почему бы и нет?

— Давай подумаем, как это можно сделать.

Она любила в нем эту черту. Он вел себя так, будто все возможно. Возможно, это было потому, что он преодолел столько трудностей после смерти отца. Этот опыт оставил в нем позитивный настрой, который совпадал с ее собственным.