— Как думаешь, ты сможешь зазвать некоторых из них на следующее собрание?

— О да, — с ухмылкой ответил Риддик. — Они придут с большой охотой.

15

Эймос столкнулся с Рупом Андервудом на Хай-стрит и понял, что они давно не виделись. Методисты наконец отделились от Англиканской церкви, и Руп, вероятно, был среди тех, кто решил остаться с официальной церковью. Эймос спросил его прямо:

— Ты от нас, методистов, отказался?

— Я отказался от Джейн, — кисло ответил Руп. Он тряхнул головой, чтобы убрать волосы с глаз. — Вернее, это она от меня отказалась.

Для Эймоса это была важная новость.

— Что случилось?

Красивое лицо Рупа исказила гримаса разочарования и обиды.

— Она меня бросила, вот что. Так что можешь забирать ее себе. Я даже ревновать не буду. Что до меня, она вся твоя.

— Она расторгла помолвку?

— Мы никогда не были официально помолвлены. У нас было «взаимопонимание». А теперь его нет. «Прощай, — сказала она, — и да благословит тебя Бог».

Эймосу было жаль Рупа, но в то же время он не мог не преисполниться надеждой. «Если Джейн больше не хочет Рупа, — гадал он, — есть ли шанс, что она захочет меня?» Он едва смел об этом думать.

— Она сказала, почему разрывает отношения?

— Она не сказала правды. Говорит, что осознала, что не любит меня. Не уверен, что она вообще когда-либо любила. Правда в том, что по ее представлениям у меня недостаточно денег.

Эймос все еще не понимал.

— Но что-то должно было случиться, что изменило ее чувства.

— Да. Ее отец ушел из англиканского духовенства. Он больше не каноник собора.

— Я знаю, но…

Тут его осенило.

— Теперь он беден.

— Он будет жить на то, что методистская община сможет наскрести ему на жалованье. Больше никаких модных нарядов для Джейн, никаких служанок, чтобы одевать ее и причесывать, никакого вышитого белья.

Эймос был шокирован упоминанием белья. Руп ведь не мог ничего знать о белье Джейн, не так ли? Но они были своего рода парой долгое время. Возможно, она позволяла ему вольности.

«Конечно, нет».

Эймос решил не думать об этом.

— Она влюбилась в кого-то другого? — спросил он.

— Насколько я знаю, нет. Она флиртует со всеми. Говард Хорнбим, вероятно, самый богатый холостяк в Кингсбридже — может, она на него нацелится.

«Это возможно», — подумал Эймос. Говард был не очень умен и уж точно не красив, но он был любезен, в отличие от своего отца.

— Говард, кажется, на пару лет моложе Джейн, — сказал он.

— Это ее не остановит, — ответил Руп.

*

По воскресеньям, после утренних служб в городских церквях и часовнях, некоторые жители Кингсбриджа имели обыкновение посещать кладбище. Эймос иногда чувствовал порыв провести несколько минут в воспоминаниях об отце и шел из методистского зала на соборное кладбище.

Он всегда останавливался у гробницы приора Филиппа. Это было очень большой монумент. Филипп, монах двенадцатого века, был фигурой легендарной, хотя о нем было мало что известно. Согласно «Книге Тимофея», истории собора, начатой в средние века и дополненной позже, Филипп организовал перестройку собора после того, как тот был уничтожен пожаром.

Эймос отвел взгляд от монумента и увидел Джейн Мидуинтер у другой могилы в нескольких ярдах от него, одетую в мрачное серое платье. После разговора с Рупом он надеялся на возможность поговорить с ней. Момент был самый неподходящий, но он не смог устоять перед искушением. Он подошел и встал рядом с ней, прочитав надгробие:

Джанет Эмили Мидуинтер

4 апреля 1750 — 12 августа 1783

Возлюбленная жена Чарльза

и мать Джулиана, Лайонела и Джейн

«Быть со Христом несравненно лучше»

Он попытался представить себе мать Джейн, но это было трудно.

— Я почти ее не помню, — сказал он. — Мне, должно быть, было лет десять, когда она умерла.

— Она любила красивые наряды, вечеринки и сплетни. Ей нравились аристократы и аристократки. Она бы с удовольствием познакомилась с королем.

Глаза Джейн увлажнились. Что-то сжалось у него в сердце. Но не играла ли она? Она часто так делала.

Он констатировал очевидное:

— И вы похожи на свою мать.

— А мои братья — нет.

Джулиан и Лайонел учились в шотландских университетах.

— Они оба похожи на моего отца, сплошная работа и никаких развлечений. Я люблю своего отца, но не могу вести такую жизнь, как он.

«Она в необычном настроении, — подумал он, — я никогда не знал ее настолько откровенной перед самой собой».

— И беда с Рупом в том, — сказала она, — что он тоже похож на моего отца.

Большинство кингсбриджских суконщиков были такими. Они много работали, и у них было мало времени на досуг.

Эймоса осенило.

— Полагаю, и я тоже.

— И вы тоже, дорогой Эймос, хотя я не имею права вас критиковать. Где могила вашего отца?

Он предложил ей руку, и она легко оперлась на его рукав, дружелюбно, но не интимно, пока они пересекали кладбище.

Она никогда прежде не говорила с ним так ласково, объясняя при этом, почему никогда не станет его возлюбленной. «Не понимаю я женщин», — подумал он.

Они подошли к могиле его отца. Он опустился на колени у надгробия и убрал с земли мусор: мертвые листья, клочок тряпки, голубиное перо, скорлупу каштана.

— Полагаю, я тоже похож на своего отца, — сказал он, вставая.

— В этом, возможно. Но вы так благородны. Это делает вас грозным.

Он рассмеялся.

— Я не грозный, хотя и хотел бы им быть.

Она покачала головой.

— Скажем так, я бы не хотела быть вашим врагом.

Он заглянул в ее широкие серые глаза.

— И женой, — грустно сказал он.

— И женой. Мне жаль, Эймос.

Он страстно желал ее поцеловать.

— Да, — сказал он. — Мне тоже жаль.

*

Кингсбриджский театр выглядел как большой особняк в классическом стиле с рядами одинаковых окон. Внутри был большой зал со скамьями на плоском полу и приподнятой сценой на одном конце. Вдоль стен располагались балконы, поддерживаемые деревянными столбами. Самые дорогие места были на сцене, и Эймосу казалось, что богато одетые люди там тоже являлись частью представления.

Первой пьесой вечера был «Венецианский еврей», и на расписном заднике виднелся прибрежный город с кораблями и лодками. К Эймосу подошла и села рядом Элси. Они уже больше двух лет вместе вели воскресную школу и стали теперь близкими друзьями.

Эймос никогда не был на Шекспире. Он видел в театре балет, оперу и пантомиму, но драму он смотрел впервые, и с нетерпением этого ждал. Элси уже видела Шекспира и читала именно эту пьесу.

— На самом деле она называется «Венецианский купец», — сказала она.

— Полагаю, билеты лучше продаются, если в названии «еврей», а не «купец».

— Наверное.

В Комбе и Бристоле были евреи, в основном занимавшиеся реэкспортом. Они покупали табак из Вирджинии и перепродавали его на европейском континенте. Многие их ненавидели, но Эймос не понимал почему. Разве они верили не в того же Бога, что и англикане с методистами?

— Говорят, Шекспира трудно понять, — сказал Эймос.

— Иногда. Язык старомоден, но если слушать внимательно, он все равно трогает до глубины души.

— Спейд говорит, там бывают жестокие сцены.

— Да, порой кровожадные. В «Короле Лире» есть одна сцена…

Эймос увидел, как вошла Джейн Мидуинтер.

Элси оставила тему Шекспира.

— Вы знаете, что Джейн порвала с бедным Рупом Андервудом? — спросила она.

— Да. Он очень озлоблен.

— И что она себе думает? Она два года водила этого беднягу за нос, а теперь просто отшила, как дурного слугу.

— Руп не очень богат, а она хочет жить в достатке. Многие этого хотят.

— Могла бы догадаться, что вы станете ее оправдывать, — сказала Элси. — Эта девица не знает, что такое любовь.

Эймос пожал плечами.

— Не уверен, что знаю я.

— Несчастен тот, кто влюбится в Джейн.