"Развод? Ещё одна женитьба? Я уже трижды сочетался с тобой по трём разным обрядам: гражданскому, методистскому и епископальному43. Неужели этого недостаточно?"

Итак, мы покинули отдел ЗАГС, не изменив своего статуса.

Среди людей

1

Мы провели целый день в местном суде и среди прочего слушали дело двух подравшихся мужчин.

"А всё было вот как, – сказал истец, гражданин респектабельного вида средних лет. – Я спокойно сидел на скамейке перед своим домом, наслаждаясь необычайно тёплым и приятным вечером, как вдруг услышал нецензурную брань и фальшивое пение, а потом появился этот человек, шатаясь на ходу и будучи пьяным вдрызг. Однако он казался счастливым и безобидным, и я по-доброму смотрел на него, пока он зигзагами подходил ко мне по тротуару. Вдруг он встал прямо передо мной как вкопанный и, не проронив ни слова, саданул меня по голове, потом врезал кулаком в живот и, свалив со скамейки, стал избивать до полусмерти. 'Эй, товарищ, – вопил я, – что тебе надо?' Но он лишь всё сильнее лупил меня, и я стал звать на помощь".

"Вы когда-нибудь до того вечера встречали его?" – спросил судья.

"Никогда, Ваша Честь. Бог свидетель, что никогда в жизни я не видел этого разбойника".

"Ладно, ладно, – поспешно воскликнул судья, – не нужно ни Бога в свидетели призывать, ни ко мне обращаться 'Ваша Честь'. Просто отвечайте на мои вопросы, вот и всё. Итак, вы-то ударили его, выбив, как он жалуется, передние зубы?"

"Что Вы, Ваша Честь … то есть, я имею в виду, товарищ судья. Как я мог сопротивляться и выбить ему зубы, когда он придавил меня к земле и я уже почти потерял сознание?"

"Что ж, хорошо, вы можете сесть", – сказал судья и затем повелел ответчику рассказать свою версию.

"Послушайте, товарищи, дело было так – закричал тот, сначала свирепо взглянув на своего обвинителя, а потом умоляюще протягивая руки к судье и двум его помощницам, которые все втроём заседали за длинным столом на трибуне. – Я шёл по улице, просто немного гулял, знаете ли, потому что, как совершенно верно было подмечено, в тот вечер было очень тепло и приятно и я счастливо пел песни. На том правда из уст этого ничтожного вруна закончилась. Дальше была только ложь". И он гневно указал на своего оппонента, который тут же с негодующим видом вскричал: "Сами вы ничтожество!" – и сразу был призван к порядку. "Так вот, как я уже сказал, я был счастлив и спокойно прогуливался по улице, как вдруг этот человек соскакивает со своей шаткой старой скамейки, бросается на меня как бешеный, валит с ног и выбивает передние зубы. Потом приходят солдаты, грубо со мной обращаются и тащат в тюрьму, причём именно меня, хотя я не сделал ничего плохого. За что ко мне такая жестокость?"

После этого были допрошены солдаты, и все четверо заявили, что ответчик был определённо пьян, когда они застали его мутузящим истца. Да и другой свидетель показал, что упомянутые передние зубы отсутствовали уже много лет. Затем суд удалился, а мы сидели, терпеливо ожидая приговора. Таковым для второго участника разбирательства (пропойцы) стали "трёхмесячные исправительные работы".

"А это значит, что пятьдесят процентов его зарплаты на заводе будут ежемесячно вычитаться и отдаваться истцу в качестве компенсации за побои", – объяснил мой сосед, благожелательного вида пожилой господин, оказавшийся адвокатом. Он сказал мне, что конкретно этот суд называется народным и всегда состоит из судьи, двух помощников (мужчин или женщин) и секретаря.

"Этот судья – рабочий, который три года изучал юриспруденцию в вечернем университете, – продолжил он. – Блестяще окончив курсы, он был избран народом на эту ответственную должность. При обсуждении приговора судья имеет два голоса, его помощники – по одному, и если они не приходят к согласию и дело заходит в тупик, то оно передаётся на новое рассмотрение в вышестоящий суд, называемый районным. Суд третьего и последнего уровня, называемый Верховным, находится при Центральном исполнительном комитете. Помимо того, существует Государственное политическое управление, сокращённо ГПУ, которое в основном занимается розыском контрреволюции и борьбой с ней".

"А что случится, если обвиняемый не согласен со своим приговором?" – поинтересовалась я.

"Он может подать апелляцию в районный суд и нанять для своей защиты адвоката. Кроме того, если представители общественности, присутствовавшие на судебном процессе, не удовлетворились вердиктом, то они также имеют право подать письменную апелляцию в районный суд от имени подсудимого, ходатайствуя о пересмотре дела. Разумеется, окончательное решение остаётся за районным судом. Он может пересмотреть дело и спустить вниз решение о новом судебном разбирательстве либо же нет – как сочтёт нужным".

Стоило старому адвокату закончить эту речь, как Вик захотел узнать все подробности, и поэтому мне пришлось ему их пересказывать и, конечно же, по-английски. А потом наш друг Карл Руппрехт, который также был с нами, настоял на том, чтобы и ему всё разъяснили, чем довёл меня до исступления, так как мне пришлось все свежеприобретённые знания о судах в Советском Союзе переводить и на немецкий. Видит Бог, мой немецкий достаточно слаб, и я была вынуждена лихорадочно рыться в памяти в поисках подходящих терминов. Итак, после получасового перевода на английский и ещё некий странный язык, который должен был быть немецким, я тут же предложила покинуть народный суд и отправиться исследовать что-нибудь ещё.

Посему мы поехали в дом Толстого, который теперь стал музеем, и бродили по комнатам до самого закрытия. Заботу о нас взял на себя старый смотритель, поведавший нам не только историю дома, но и каждого предмета в каждой комнате.

"Вы сказали, что прибыли из Америки. Вы когда-нибудь встречались там с Александрой Толстой? – спросил он. – Ведь она, знаете ли, туда уехала".

И когда я покачала головой, сказав, что не встречала её, он грустно промолвил: "Интересно, где она теперь и зачем нас покинула? В конце концов, с ней хорошо здесь обращались. Ведь государство сделало её директором школы и музея в Ясной Поляне, в её старом доме, где она прожила всю свою жизнь. Уезжая за границу, она обещала вернуться, но так и не вернулась". И, глубоко вздохнув, ушёл, продолжая бормотать себе под нос: "Эх, Саша, Саша …"

2

Побывав после революции политической заключённой и проведя почти два месяца в одиночной камере, я, естественно, была крайне заинтересована узнать, какие успехи были достигнуты в обращении с узниками. Мы посетили ряд тюрем, и вот что рассказал нам один из начальников об