– Кольк, а Кольк, – донёсся голос тёщи. – Скажи Верке, чтобы обед согрела. Я пока на огороде повожусь, – а потом опять крикнула: – Ладно, сама покличу… – И тут же громко: – Верка, поди сюда!

– Что расшумелись? – дверь приоткрылась, и появилась Веркина голова. – Всех соседей перепугаете. Блажите во весь двор…

– Ставь чугунок на плиту, – опять крикнула тёща из-за забора. – Своего мужика корми. Солнце высоко. Пора обедать, а он голодный сидит.

– Обойдётся мужик, – заворчала Верка и отмахнулась. – Он работой занимается. Не отвлекай его.

– Как это так – обойдётся? – всплеснула руками тёща. – Корми, кому сказала!

– Верка, – протяжно крикнул Колька, продолжая вжикать по лопатам. – Тебе сказано, разогревай обед. У меня кишка кишке протокол пишет…

– Отстань! – выглянула Верка и поправила подол коротковатого платья. – Когда лопаты наточишь, тогда накормлю.

– Тёща велела, – захныкал Колька, покрутил лопату в руках и отставил в сторону. – А тёщу нужно слушать. Разогревай! – Он повысил голос.

– Ишь, спелись, субчики-голубки, – шутливо заворчала Верка, дунула, поправляя прядку волос, и скрылась в избе. – Ладно уж, так и быть, мойте руки. Покличу…

– Верка, – опять позвал Колька, дождался, когда она выглянула, и сказал: – Притащи кусочек халвы, какую в магазине купили. Сейчас вспомнил про неё, чуть слюной не захлебнулся. В городе не такая, и не спорь со мной. Здесь вкуснее, а ты говоришь: старая, старая и липкая, как пластилин…

– Ага, отщипну с грязными руками, – она кивнула на тряпку и дунула, поправляя челку. – Обойдёшься! Вон, лопаты точи, а то без обеда оставлю.

Сказала и опять скрылась в избе.

Колька тягуче сплюнул. И правда, в городе возьмёшь халву, она свежая, аж слоится, но всё равно вкус не такой, как в деревенском магазине. Сюда приедешь, зайдёшь в магазин и пялишься на витрины. Вроде бы выбрать нечего, глянешь на полки, там крупы, всякие консервы, спички и соль, пряники чёрствые, карамельки лежалые, а про халву и говорить нечего – сплошной липкий комок, а купишь немного этой халвы, отщипнёшь кусочек и чвалдыкаешь во рту, катаешь от щеки к щеке, а халва чуть горьковатая, но в то же время в меру сладкая и с каким-то орехово-семечным привкусом, да ещё к зубам пристаёт, но такая вкусная, аж готов сразу целый килограмм взять и сидеть, потихонечку отщипывать по кусочку и катать во рту, пока не растает… Колька звучно сглотнул и прислушался. Жена на стол собирает. Они ещё вчера прикатили в деревню. На попутке доехали, чтобы быстрее добраться, а то полдня просидели бы на автовокзале в райцентре. Спрыгнули на землю, Колька взглянул по сторонам, а там по склону горы берёзки желтеют – золотом покрылись, в палисадниках рябинки раскраснелись, а вдалеке боярышник огнём полыхнул, с огородов горьковатым дымком потянуло и ещё чем-то, и небо над головой синее-пресинее, какого в городе не увидишь. Колька вздохнул. Зажмурился и заулыбался. Наконец-то приехали…

Не одним днём готовились к картошке. Заранее приезжали, чтобы погреб и подпол почистить. Колька внизу был, а жена с тёщей вытаскивали вёдра с землей и мусором. Потом наладил отсеки. Дальний под семена, потому что туда лишь по весне сунешься, а ближние для еды, на продажу и так, на всякий непредвиденный случай, а в подпол опускали только на еду. Там отсек для картошки и с трёх сторон полки для солений-варений. Всё продумано до мелочей, куда и что будет ссыпаться и укладываться. Когда подготовили, настежь распахнули, чтобы проветрить и просушить. Тёща уложила мешки на видном месте. Вдоль забора стволы лопат виднеются и пару вил на всякий случай. В сарае закуток приготовили, куда мелочь ссыпать…

А сейчас Колька сидел на крыльце. Затачивал лопаты и проверял черенки, а некоторые заменял на новые. Не торопился. Знал – завтра начнётся тяжёлая работа. Ладно, Тимоха пообещал прийти. Уж полвека прожил мужик, а все в деревне, от мал до велика, его Тимохой называют, а он не обижается. Всегда улыбается и всем соседям старается помочь. Хороший мужик, а здоровенный – страсть! Колька за глаза его прозвал Ильёй Муромцем. Едва наступала весна, Муромец скидывал обрезанные валенки по щиколотку, сбрасывал необъятный полушубок, а шапку вообще не признавал, и ходил в тесном пиджачке и в подвёрнутых штанах, а сам босиком. Ещё снег лежит, грязь непролазная, а он шлёпает босиком по деревне и ему хоть бы хны. И так до глубокой осени, пока снег не ложился и лёд не вставал…

Солнце село, по насыпной дороге медлительно прошло стадо, и тёща заторопилась доить корову Зорьку, рыжую с белым большим пятном на лбу. Верка хлопотала в задней избе, чем-то на кухоньке занималась. А Колька присел на крыльце. Закурил. Прислушался. Мычали коровы по деревне. Там и сям заблеяли овечки. Опять, наверное, по кустам разбежались. Теперь до ночи будут хозяева собирать, разыскивать своих овец.

– Здорово, Колька, – за забором стоял Тимоха Муромец в расстёгнутой до пупа рубахе и, как обычно, босиком. – Что сидишь?

– Отдыхаю, к завтрашнему дню готовлюсь, – сказал Колька и похлопал по ступеньке. – Заходи, Тимоха, покурим.

– Не, не хочу, – отмахнулся Муромец. – Всё приготовили? А мы сегодня докопали картоху. Ужас, сколько уродилось! Но, слава Богу, убрали! Теперь голова не будет болеть, хватит или нет картохи до следующего года. Хватит и ещё останется. Ага… Я уже договорился, что часть сменяю на арбузы. Со дня на день покупатели появятся. Говорят, что мешок на два меняют. И вы меняйте. Всё не покупать, не тратить деньги. А так, сами вволюшку наедитесь, да засолите на зиму. А зимой арбузы – ещё та закусь! Я каждый год солю. Ага…

– Завтра посмотрим, сколько картошки накопаем, – Колька кивнул в сторону огорода. – Тёща курня два-три подкапывала, говорит, ничего уродилась, нормальная. Завтрашний день покажет, на что рассчитывать. Главное, чтобы тёще хватило, а мы уж как-нибудь перебьёмся.

– Хорошая уродилась, хорошая, – сказал Тимоха и громко зевнул. – За бабой так не ухаживаешь, как за картохой. Пололи, окучивали, твоя тёща над каждым кустом тряслась, чуть ли не молилась, а может,