– Никогда Его Милость не доверял свои истинные мысли свиткам да бумагам. Свиток может прочесть не токмо адресат, но и любой, кто до него дотянутся сможет – а до сумы гонца дотянутся большого труда не составляет, ежели крови не бояться…. Его Милость отписал Наливайке, что на Усекновение главы Иоанна Предтечи в Витебске преставился князь Павел Пац, каштелян Виленский, воевода Мстиславский, и что Наливайке надлежит вернутся в Речь Посполиту, наследовать поместье Козяны в Браславском повете Витебского воеводства – каковое было в залоге у Его Милости князя Острожского с позапрошлого года и которое он тогда же отписал Наливайке в награду за усмирение рокоша Косинского. Ни о каком поместье Козяны Наливайка, как я понял из его удивлённого лица, слыхом не слыхивал, но приказ войску собираться в поход на Волынь он отдал уже на следующий день.

– А что же раненые ваши? – живо заинтересовался подскарбий мстиславский.

– Раненых мы разделили перед выходом. Тех, кто шел на поправку и чьи раны были не шибко тяжкими – мы разместили на повозках, кони их шли за ними в поводу. Тех же, кого дохтура цесарские признали безнадежными – а таких набралось, почитай, полсотни – оставили мы в монастыре отцов-паулинов в Марианке, близ Пожони. В надежде, что монахи сделают последние их дни благостными…

– Так вы говорите, пане Славомиру, что из Венгрии на Волынь вы пошли осенью девяносто пятого?

Старый шляхтич кивнул.

– Да, именно так. На Воздвиженье мы отправились на Нейхаузел – новую крепость, выстроенную цесарцами для защиты Верхней Венгрии – а далее через горы на Розенберг, какой иначе называют Рожахедь – впрочем, не шибко поспешая; сильно стеснял нас обоз в полторы тысячи телег, да две с половиной сотни раненых. Везли мы с собой всякого рода дуван, какой набрали в каждодневных стычках на Ипеле с турками да татарами, в Эстергоме да в Кежмарке – под него отдав тысячу повозок. А бросить его – ну как его бросишь? У погибших казаков у многих на Волыни да Подолии остались семьи, родня – им этот ясырь хоть сродственников и не заменил бы, но всё ж жизнь облегчил… Так что к замку Недзице, первой коронной крепости на польской земле, подошли мы лишь на Покров. Ну а там нас уже ждал старший брат Наливайки, Демьян – с устным посланием Его Милости князя Василия.

– И вы, пане Славомиру, его вместе с Наливайкой выслушали?

Пан Веренич покачал головой.

– Пане Стасю, вы не забывайте, что я в том походе, да и во всей последовавшей за ним эпопее Наливайкового рокоша – был при пане Северине доверенным человеком Его Милости, на мне была казна – а это не баран чихнул… Демьяна мы выслушали на второй день нашего возвращения в Польшу – втроем выйдя на лодке на середину Дунайца, дабы ничьи уши – даже случайные! – не были сведками нашего разговора…. Впрочем, ничего особо тайного в послании Его Милости не было – он лишь велел нам скорым ходом идти в пределы русские, и, дойдя до Ковеля – оставить на попечение управляющего Аарона Базыля раненых, дуван, прочие скарбы, войско отягчающие. И идти затем налегке в Луцк. Где с имения епископа Кирилла Терлецкого взять стации – размером не менее пяти тысяч коп грошей литовских, или шести тысяч злотых. После чего идти во Владимир-Волынский, и обложить стациями имение епископа Ипатия Поцея – также не менее чем в пять тысяч коп грошей. После чего на Димитревскую родительскую субботу Его Милость будет нас ждать в Дубно.

Так мы всё и сотворили. В Луцке, правда, получилось нестроение, казаки наши зацепились языками с купцами на рынке, из караимов; слово за слово – и началась драка, в коей обе стороны изрядно пострадали. Но вскоре побоище было Наливайкой и городской старшиной остановлено, с виновных купцов – поелику казаки были признаны заведомо стороной невиновной, как за веру Христову в Венгрии кровь пролившие – были взяты три тысячи коп грошей в возмещение урона. Управляющий имением Кирилла Терлецкого выплаты решил было избегнуть – но после того, как полк Немогая занял палац епископа и все надворные пристройки и объявлено было, что оный полк намерен в Луцке зимовать – деньги немедленно нашлись. Вышли мы из Луцка, изрядно отяжелевшие ясырём, и во Владимир пришли уже не столь ярыми – что сделало сбор стаций много спокойней. Взяли мы с имения Ипатия Поцея пять тысяч коп грошей, конный ремонт – не обременительный, всего в сотню голов – и овса и ячменя на неделю пути. Никаких драк на рынке казаки более не учиняли, поелику на торжище не было ни караимов, ни жидов, ни армян – благоразумно спрятавшихся, узнав о луцком погроме. А с русских купцов брать бакшиш Наливайко не велел под страхом изгнания из войска.

Во Владимире же мы провели набор охотников в полки наши – пополнив войско на две сотни сорвиголов, готовых идти хоть на татар, хоть на турок, хоть в пекло; Наливайка лично отбирал охочих сделаться казаками. Меж охотниками были и русские, и поляки, и крещёные жиды, и венгерцы, и даже с десяток богемцев – Наливайка полагал верным годность к воинскому ремеслу не по рождению, но по склонности к оному считать. Хотя, конечно, нехристей мы в ватагу нашу не брали – даже те татары, что пристали к нам во второй наш поход на Буджак, крестились, дабы казаковать далее невозбранно.

Тут подскарбий мстиславский, деликатно откашлявшись, прервал пана Веренича:

– Пане Славомиру, время к обеду, что бы вы хотели заказать к столу? Янка говорит, что утром выловили сома, мало что не в полпуда весом, так не изволите ли пирог с соминой? Ну и закусок всяких, яблок мочёных, рыжиков, капусты с клюквой, пирожков с гусиной печёнкой, ватрушек с сыром? Да и время пришло к медам стоялым приступить?

Старый шляхтич грустно улыбнулся.

– Балуете вы меня, пане Стасю, давненько я так широко не обедал, с разносолами да уставленным столом…. Впрочем, пока Янка будет священнодействовать на кухне – я вам расскажу о том, как принимал нас Его Милость князь Василий, правда, не в своём палаце в Дубно, а в корчме близ него, и что при этом говорил. Вам это будет любопытно – раз уж вы за мои байки столь щедро отменнейшей снедью меня потчуете….

– Сделайте милость, пане Славомиру, буду рад послушать!

– Было это, как и передал нам Демьян, на Димитриевскую родительскую субботу; войско мы наше оставили в Любешове на Стоходе, а сами, в сопровождении всего десятка верных казаков, поскакали в Дубно – сочтя невозможным опоздать, коли Его Милость нас ждёт. Он и ждал – но не в Дубно, а в Млынове