Елдечук, единственный из всех ханов до конца распознавший хитрый замысел Кончака, навестил сначала Тайдулу, потом – Копти. Он обвинял обоих в слепоте и корил их недомыслием.

– Кончак прознал, что большинство в совете против него, поэтому он сумел привлечь на свою сторону Гзу, благо у того зуб на многих из нас. Гза повлиял на Чилбука, и тот тоже стал на сторону Кончака. А то, что Гза и Чилбук выступают за Копти, а Кончак – за Тайдулу, так это уловка, чтобы перессорить нас. Ведь все мы по договорённости должны стоять за Тулунбая. Вместо этого наше единство распалось, часть беков и беев готовы поддержать Копти, часть – Тайдулу. Те же, кто стоит за Тулунбая, оказались в меньшинстве.

Елдечук убеждал Копти и Тайдулу не поддаваться на хитрость Кончака.

– Если этот человек сумеет нас перессорить, тогда он сохранит за собой ханский бунчук, – говорил Елдечук. – Наше прозрение будет поздним и горьким!

Елдечуку удалось убедить в своей правоте Копти.

Но Тайдула, честолюбие которого подогревала его не менее честолюбивая жена, не желал ничего слушать. Ему казалось, что Кончак искренен в своём намерении сделать его великим ханом, ведь старший сын Кончака женат на дочери Тайдулы. Кончаку выгоднее видеть своим преемником родственника, нежели враждебного ему Тулунбая.

Во второй половине дня споры в юрте совета продолжились.

Благодаря стараниям Елдечука половина беков и беев были готовы отдать ханский бунчук Тулунбаю. Другая половина стояла за Тайдулу. Назревал момент, когда спор могли разрешить только духи-предки, но такой развязки не желал ни Тулунбай, ни Елдечук: оба были уверены в пристрастности шамана Есычана. Елдечук предложил перенести обсуждение на следующий день, лелея надежду за ночь уговорить Тайдулу. На этом же настаивали Тулунбай и Копти.

К удивлению всех троих, Кончак согласился с этим.

– Приятно ещё сутки побыть великим ханом, – сказал он, распуская совет знати.

Желая любой ценой вырвать Тайдулу из-под влияния Кончака, Тулунбай пригласил его в свой шатёр, где вместе с Копти и Елдечуком принялся обхаживать слабовольного Тайдулу лестью и кумысом.

Елдечук подарил Тайдуле сорок кобылиц. Копти подарил Тайдуле десяток верблюдов.

Упившегося кумысом Тайдулу уложили на повозку и отвезли в его становище.

На рассвете, едва собравшиеся в юрте совета ханы и беки расселись по своим местам, степь вдруг огласилась тяжёлым топотом множества копыт. В юрту вбежал воин и сообщил, что прибыл великий хан Кобяк с пятью тысячами своих батыров.

– Скажи хану, что я буду рад видеть его в юрте совета, – сказал Кончак.

Воин с поклоном удалился.

Если Тулунбай и Копти ещё ни о чём не догадывались, как и многие беки, то Елдечук сразу всё понял. Кобяк не зря прибыл сюда со своими воинами: это поддержка Кончаку.

Едва Кобяк занял почётное место гостя, как тон Кончака резко переменился. Он заявил, что остаётся великим ханом, исполняя волю духов-предков, но из уважения к традиции готов провести голосование.

Из присутствующих лишь половина отдали свои голоса за Кончака, для решающего перевеса не хватало всего одного голоса.

– Клянусь небом, я появился вовремя! – с улыбкой заметил Кобяк. И проголосовал за Кончака.

Никто из беков не осмелился выказать недовольство таким нарушением обычая: хан из другого колена половцев не имеет права голоса на таком съезде знати. Промолчали и ханы, видя, что Гза и Чилбук с одобрением восприняли поступок Кобяка.

Елдечук покраснел от негодования, но тоже смолчал: сила Кобяка была известна! Словами тут не помочь, а столько сабель, сколько имеется у Кончака и лукоморского хана, не наберётся ни у Тулунбая, ни у Копти, ни у Елдечука вместе взятых.

Так хан Кончак сумел продлить свою власть над донскими половцами.

Глава двенадцатая. Поход на Курск

Миновал год с той поры, как сбежала Изольда из Чернигова вместе с Вышеславом, но не пришло к Олегу успокоение. Одержимый одной целью, одним жгучим желанием, он продолжал науськивать своих людей, веля им повсюду отыскивать следы беглецов, рассылал по городам и сёлам соглядатаев. Бренка Олег отстранил от поисков, видя, что тот плохо справляется с его поручением.

Опальный воевода теперь жил в своём загородном тереме среди лесов и пустошей.

Однажды Олег получил известие от верного человека, который будто бы заприметил сбежавшую Изольду в Курске.

Олег заперся с соглядатаем в своих покоях и выспрашивал у него: где он видел беглянку? как она была одета? был ли с нею Вышеслав?

Соглядатай, которого звали Мерец, старательно отвечал на вопросы князя, которому служил не за страх, а за совесть.

– Как одета была? В платье была одета, длинное до пят. На голове повой. А Вышеслава рядом с ней не было.

– Какое на ней было платье? – допытывался Олег.

– Обычное, – пожал плечами Мерец, – в таких небогатые горожанки ходят.

– Цветом какое?

– Белое с голубыми узорами на рукавах.

– И повой был белый?

– Нет, голубой.

– Что ещё ты заметил на ней?

– Бусы на ней были в два ряда красного цвета, княже.

– Волосы разглядел?

– Нет, княже. Из-под повоя волос было не видать. Зато я лицо разглядел.

– И что? Думаешь, она?

– Она, княже! Другой такой на всём белом свете нет!

– Это верно. – Олег вздохнул. – Другой такой нигде не сыщешь.

– Я проследил, княже, откель она вышла и куда зашла, – продолжил Мерец. – Может, в том доме и Вышеслав обретается. Дом на отшибе стоит, почти у самой городской стены.

– Коль твоя правда, Мерец, отсыплю тебе серебра, не пожалею! – обрадовался Олег. – Нынче же отправлю дружинников в Курск.

Отряд из Чернигова, в котором находился и Мерец, живо домчался верхом на конях до Курска.

Однако воевода, посаженный в Курске новгород-северским князем, не впустил Олеговых дружинников в город.

– Сей град принадлежит господину моему Ярославу Всеволодовичу, и гридни черниговского князя не имеют права шастать здесь, как у себя дома! – заявил воевода.

Дружинники ни с чем воротились в Чернигов.

Взбешённый Олег послал боярина в Новгород-Северский, наказав ему пристращать князя Ярослава.

– Я выше твоего сижу, а потому умерь свою гордыню, брат. Я за своим в Курск людей посылал, твоего мне не надо. Не захочешь добром со мной разойтись, так я возьму Курск силой, а воеводу твоего на воротах повешу! – пригрозил черниговский князь устами своего боярина.

Ярослав Всеволодович ответил двоюродному брату письменно.

«Уж и не знаю, в какую сторонушку бежать мне от гнева твоего, любезный брат! – было написано в послании. – Уж так-то высоко вознёсся ты надо мной, что мне, наверно, надо