Одна из причин, в силу которых Чейс предпочел держаться подальше от лагеря Красных Рукавов, заключалась в том, что там сейчас находилась мать его супруги — третья жена главы племени. Чейс никогда не произносил вслух ее имени, называя ее так, как и полагается именовать тещу: Состарившаяся. По индейским обычаям, считалось приличным избегать встреч с матерью супруги. Кроме того, сегодня третья жена Красных Рукавов пребывала в дурном расположении духа, а в подобные моменты от нее лучше было держаться на расстоянии.

Красные Рукава взял ее в плен во время набега, когда она была тринадцатилетней красоткой. Ее мексиканское происхождение никого не волновало: главное, чтобы она согласилась стать третьей женой и не претендовала на большее. Но положение третьей или даже второй претило своенравной красотке, и вот уже сорок Дет между ней и первыми двумя женами Красных Рукавов полыхала вражда.

Сегодня с утра Состарившаяся помыла голову, обернула волосы вокруг камня, чтоб они быстрее просохли, и уснула. Пока она спала, кто-то навтыкал ей в волосы колючек. Рабыни-мексиканки выковыривали их полдня. О случившемся узнало все племя. Может, это сделала первая жена, может — вторая, хотя на самом деле сотворить злую шутку мог кто угодно, поскольку почти все женщины племени не любили Состарившуюся. Одним словом, Чейс совсем не напрасно избегал лагеря Красных Рукавов.

— Говорят, твоя сестренка здорово управляется с лошадями. — Чейс с улыбкой кивнул в сторону девчушки.

Сестра почувствовала, как краснеет от оказанного ей внимания, и поспешно склонила голову над жерновом.

— У нее колдовская власть над лошадьми, — заявил Колченогий.

— Ты бы ее видел на скачках в Ханосе, — добавил Локо. Пока Локо рассказывал о безумных скачках, Сестра ссыпала муку в миску из тыквы-горлянки, добавила туда оленьего жира, сухого крыжовника, кедровых орешков и воды. Слепив из непослушного теста небольшие лепешки, девушка разложила их на плоском камне, нагревавшемся среди углей.

— А на мою лошадь, сестричка, сможешь чары наложить? — спросил Чейс.

Сестра кинула вопросительный взгляд на брата. Тот выгнул бровь — возможно, его ничуть не меньше удивила просьба Чейса, обращенная к ней, к ребенку. Сестра открыла было рот, чтобы ответить, но тут из темноты донесся женский голос, за которым последовал вскрик юноши.

— Прочь с дороги, гаденыш! — взревела женщина.

Может, Сестре и показалось, но на краткий миг лицо Чейса исказила гримаса ужаса. Он вскочил, будто собираясь броситься наутек, но поздно: перед ним уже стояла Состарившаяся.

* * *

Когда Рафи, Авессалом и Цезарь добрались до шахт Санта-Риты, закатное солнце уже почти коснулось горизонта. Когда-то здесь находился мексиканский форпост, но тринадцать лет назад обитатели покинули его. После того как Штаты одержали победу над Мексикой, здешние земли отошли к американцам, и сюда перебралось несколько десятков старателей добывать серебро, залежи которого тут недавно обнаружили.

Выглядели старатели так, словно раньше добывали серебро грабежом и работа киркой для них в новинку. Мексиканцы, которых наняли американцы, по большей части были объявленными вне закона головорезами из Соноры и Чиуауа. Судя по их виду, они запросто могли лишить человека жизни за пару золотых коронок у него во рту. Приезжая сюда, Рафи всякий раз держал пистолеты наготове.

У заброшенной медной шахты Авессалом кивнул на прочный шест длиной метров в восемь с прибитыми к нему поперечинами:

— По этой лестнице батраки выбирались на поверхность?

— Не батраки, а рабы-апачи, — пояснил Рафи, придержав поводья. — Они трудились в шахтах стоя на коленях, а темнота там хоть глаз выколи. Рабы разбивали породу кирками, потом складывали ее в сумки и вытаскивали на своем горбу на поверхность.

— С такой лестницы, да еще и с грузом можно запросто сорваться, — заметил Авессалом.

— Так и срывались, только это никого не волновало. — Рафи тронул поводья, и фургон поехал снова. Гремели цепи, жалобно скрипели оси, заходились от лая псы старателей. Рафи пришлось повысить голос, чтобы Авессалом его услышал посреди этого шума. — Владельцы шахт всегда могли купить новых рабов-апачей в Чиуауа. Да и сейчас, кстати, могут. — Рафи остановил фургон у кузницы и позвал: — Роджерс!

Из хибары показался крепко сбитый парень с засученными рукавами, в заляпанном кожаном фартуке поверх шерстяных штанов. Голову он повязал красной косынкой, из-под которой местами, словно кустики в прерии, торчали слипшиеся от пота каштановые волосы. На вид здоровяку было не больше двадцати.

— Пойла привез, старина?

Виски на продажу у меня нет, — покачал головой Коллинз.

— Ну хоть подковы с чушками привез?

— Подковы и железо в фургоне. Скажи Хосе, чтобы распряг лошадей и дал им зерна.

— Пусть это сделает ниггер, — буркнул подмастерье кузнеца.

— У него есть чем заняться.

Цезарь подъехал к фургону и, когда из него показалась Пандора, помог ей устроиться на лошади за ним.

— Разрази меня гром. — Седрах Роджерс сплюнул ком жевательного табака. — Мало нам тут своих дикарей, так ты еще и новых с собой привозишь. И ниггеров.

— Я скоро вернусь. Разгрузи фургон. — Рафи оседлал рослого чалого мерина, которого звали Рыжим, и тронул поводья, показав жестом Цезарю, чтобы тот ехал рядом. За ними на серой кобыле проследовал Авессалом.

— Откуда он? — спросил Авессалом, кивнув в сторону кузни, когда они удалились на достаточное расстояние.

— Родом из Англии, а сюда приехал из Австралии.

— То есть он был каторжником?

— Думаю, да, — чуть склонил голову Рафи.

— И как он сюда добрался?

— Я не спрашивал.

Авессалом посмотрел на дробилку для сырой руды, которую они проезжали.

— Мексиканцам удалось хоть что-то заработать на здешних рудниках?

— Ежегодно монетный двор в Чиуауа получал отсюда двадцать тысяч вьюков медных чушек. Вьюк весит семьдесят кило. Вот и считай.

— Почему же тогда рудники забросили? — изумился Авессалом.

Рафи тяжело вздохнул — спутник успел замучить его вопросами.

— Апачи постарались. Совсем озверели, никак их было не унять.

— А из-за чего?

— Лет тринадцать назад командир отряда охотников за скальпами втерся в доверие к старому вождю племени Красных Красок Хуану Хосе. Охотники за головами напоили индейцев, и командир пальнул в них из пушки, заряженной гвоздями и железным ломом. Я слышал, он лично поджег запал сигарой. В труху людей перемолол. — Рафи уставился куда-то промеж ушей своей лошади. — Это был не просто жестокий поступок, но еще и очень глупый. После гибели вождя власть в племени унаследовал смутьян Мангас Колорадас; ему каким-то образом удалось избежать гибели в той жуткой попойке. Я бы сказал, умнее Мангаса у апачей