Многое задумывали настоятельница и монастырские насельницы, число которых непременно росло и неуклонно приближалось к двумстам человекам. Одни из насельниц принимали монашеский постриг, другие довольствовались уединением, третьи находили в монастыре утешение своему почтенному возрасту.

Часть IV. Глава 3. За рассветом следует закат

Новый, XX век Шёлдомеж и монастырь встречали большими надеждами на укрепление и поступательное развитие. Где-то в дальних далях прогремела гроза бесславной войны с Японией и последовавшие вслед раскаты революционных событий. Матушка Леонида свыклась с возложенными на нее обязанностями игумении. Постоянные труды и заботы не только отнимали душевные силы, но и негативно сказывались на здоровье. «Приходит время думать о преемнице», – говорила себе Леонида.

Размышляя о дальнейшей судьбе обители, она стала внимательнее присматриваться к монахиням и насельницам, с некоторыми подолгу общалась. Более других она выделяла для себя двух молодых девушек Марфу и Серафиму, пришедших в обитель из деревни, расположенной рядом с торговым Лавровом. Для руководства монастырём они не скоро будут готовы, но для выполнения ответственного поручения годятся уже сейчас, думала игуменья. Пришла как-то вечером в дом, где жили насельницы, как будто бы поинтересоваться бытом, спросила:

– Вы, милые, вроде родом из торгового села Лаврово будете?

– Нет, матушка, мы в деревне в двух верстах от села жительствовали.

– Две версты – ничто. Значит, хорошо знакомы с особенностями села и людей тамошних знаете? – продолжала Леонида.

– Да, матушка, конечно, знаем!– отвечали подруги, стараясь понять, к чему наставница завела этот разговор. Догадывались, что интерес Леониды возник неспроста.

– Вы, верно, слышали историю моего несчастного замужества? – Леонида глубоко вздохнула.

– Что-то сестры рассказывали, – неуверенно кивнули головами подруги.

– Потеряла я милого дружка. Съездил в Лаврово, погостил, занемог и дух испустил, – невесело закончила игумения. – Но я к вам не с этим пришла. Хочу поручить вам важное дело. Да не бойтесь. Отчего так напряглись?

Поручение было несложным, но при этом требовало посвятить ему всю свою жизнь. После того разговора Марфа и Серафима много раз общались с матушкой. Даже когда та слегла по немощи своей, они приходили к ней и снова и снова долго беседовали. Когда Леонида умерла, девицы незаметно для сестёр покинули обитель. После смерти игуменьи для монастыря настали трудные времена. Обитель словно потеряла опору, на которой держалась. Это всё умножалось тем, что вся страна летела в тартарары.

Новая власть не жаловала ни православную, ни какую другую веру, считая их опиумом для народа. Словно грибы после дождя повсюду повылазили люди без чести и совести. Одни назвались комиссарами, другие никак не называли себя, просто пользовались ситуацией в своих интересах, третьи непонятно по какой причине старательно вымарывали всё, что так или иначе напоминало прежнюю жизнь, какой бы она для них ни была. Словно на деле стремились реализовать слова песни: «Весь мир былого мы разрушим до основанья!». И рушили всё, что недавно своим же трудом создавали.

Перестали звучать колокола, извещающие округу о горестях или радостях, зато всё чаще люди рассказывали о звуках бубна, звучащих то тут, то там возле верхнеситских сел и деревень. Перестал народ удивляться появлению расплодившихся волков и странных косматых незнакомцев. Монастырь ликвидировали, из числа монашек и насельниц сначала создали коммуну, но, углядев каким-то образом в ней угрозу Советской власти, поспешили избавиться и от нее. Чудотворную икону под радостное улюлюканье попытались вытащить из храма, но нашлись смелые женщины, которые укрыли опороченный и обворованный образ в далекой деревеньке, где продолжали молиться Шёлдомежской святыне, рискуя попасть в немилость новой власти.

Однако и это не уберегло икону от недоброжелателей. Когда соборный храм предали насильственному разграблению и поруганию, святая икона Матери Божией Шестоковской каким-то образом оказалась в автомобильном гараже одной из новоиспеченных организаций, где работники часто отмечали конец рабочего дня традиционным стаканом «за всё хорошее». Одурманенные алкоголем мужики были горазды на странные выдумки. Вот и сегодня, после взбадривания души водкой, завели разговор о своих предках. Один, видимо, особо уважаемый в гаражном обществе, громко рассказывал, какими работягами были его дядя и отец. После очередного остограмливания он посерьезнел и, выловив давно не мытыми пальцами соленый огурец из трехлитового бидончика, смачно захрустел им, размазывая стекающий на подбородок рассол.

– Михалыч, так ты корнями с Сити? – поинтересовался у мужика один из собутыльников.

– Угу, – ответил, не переставая уминать огурец, местный авторитет, – Самый что ни на есть ситский, коренной, с Мокеихо-Зыбинских болот!

Парень тотчас оживился:

– Выходит, мы земляки, я тоже болотных кровей! Бабушка рассказывала и о Болотее, и о соборе, и о Леониде, и о монашках. Жаль сейчас их нет, я бы хотел с божьей невестой в кровати покувыркаться, – парень довольно потер руки. – Интересно, как они примерно выглядели? – спросил кого-то он, не рассчитывая получить ответ. Но авторитетный напарник ответил:

– Там, – он махнул рукой в сторону дальнего угла. – Там, за тряпьём икона, достань и смотри, как могла выглядеть монашка.

Парень заметил, что собеседник не шутит, поднялся и направился туда, куда показал мужик. Немного покопавшись, парень вытащил изображение женщины с ребенком на руках.

– Эта? – спросил он у собутыльника.

– Да, она самая, – равнодушно ответил тот.

– Эффектная, – отметил парень и, улыбаясь, причмокивая, провёл указательным и средним пальцами по лицу изображенной на иконе женщины, остановив их движение, коснувшись губ. В тот вечер они неоднократно прикладывались к стаканам, закусывали и еще больше разговаривали. В конце концов пришли к выводу, что им, потомкам Болотеевых слуг, что монастырь, что монашки, что иконы, все – враги. Если бы не понастроили храмов на каждом холме, жили бы они – дети Болотеевы – припеваючи, а пока приходится терпеть и ждать, ждать и терпеть.

Часть IV. Глава 4. Кто-то теряет, а кто-то находит

Саша любил ходить в гости к Вовке. Дома ему не хватало мужского взрослого участия. Отца давно не стало, и Сашка с тремя братьями вынужден был «вариться в собственном соку». Мама была для всех четверых братьев Кургановых два в одном – и мать и отец. «Хорошо, хоть не все четверо подряд народились, – говорила женщина, – а то бы с ума с вами сошла!». Старшие сыновья, по возможности, помогали маме и по дому и на животноводческой