– А я знаю загадку, сэр… – вырвалось у Лаванды, словно из прохудившейся дамбы.

Слово «загадка» оказало на Роберта просто волшебное действие: поникший вид словно метелкой смело.

– Итак, мисс Фитч, вы сбрасываете траурные одежды, а с вашего языка готовы слететь загадки. Поведайте же их мне.

– Что и тебя, и меня надолго переживет и вовек не умрет? – Лаванда лихо наклонила зонтик. Она уже тысячу лет не беседовала с истинным джентльменом. Обмен фразами, когда у нее покупали цветы, не в счет. Мужчин, которых миссис Роуз, лелея радужные надежды, представляла Лаванде, тоже можно не учитывать. В этой скромной девушке всегда крылась кокетка? Она же никогда в жизни не загадывала загадок, даже юному Арло.

Роберт приподнял шляпу и почесал затылок, размышляя.

– Пожалуй, ответа мне не угадать, мисс Фитч. Лучше скажите его сами.

Лаванда пискляво, но весьма кокетливо хихикнула.

– Так книга же, например, та, которую вы сейчас трепетно прижимаете к груди. Этот томик наверняка переживет нас обоих.

Роберт широко улыбнулся. Более великолепных зубов она за свои двадцать восемь лет еще не видела. Надо почаще загадывать ему загадки.

Несколько покупателей зашли в «Блэклок», и над дверью прозвенел колокольчик.

– Как ни удивительно, мисс, но вы правы, – согласился Роберт. – Стихи мистера Уитмена вне времени, а их глубина бессмертна.

Ага, значит, вот каков у нас мистер Уитмен.

– И как называется столь замечательная книга, сэр?

– «Листья травы», – объявил Роберт с такой силой, с таким восторгом, что невредимая половина его лица побагровела почти так же сильно, как и поврежденная.

Листья? Травы? При мысли, что книга может иметь отношение к ботанике, сердце у Лаванды заколотилось.

– На вокзале вы заверили, что я услышу слова Уитмена, – напомнила девушка. – И я, – она опять позволила себе невиданную смелость, – настаиваю на этом.

– О, мисс Фитч, пожалуйста, обязательно настаивайте. Прямо сейчас на это, увы, нет времени, но я не желал бы ничего лучшего, как поделиться гением Уолта Уитмена. Ему необыкновенно удается тема смерти: среди множества других ее он излагает наиболее лирично.

И снова Лаванде захотелось законсервировать слова Роберта, как свеклу в рассоле, или сохранить: рисованным изображением на холсте либо новым изобретением – дагерротипом, парами ртути на серебряной пластине, чтобы позже обстоятельно обдумать.

Дальше по улице, через несколько магазинов раздался пронзительный женский вопль.

– Роберт! Поторопись!

Лаванда узнала голос Аллегры Траут. Это что, ее привычная манера постоянно тянуть его за собой, как медведя на цепи? Разве он не может позволить себе несколько праздных часов, дабы познакомиться с деревней, в которую недавно прибыл?

Да, там в своих остроносых сапожках стояла Аллегра. Не в алой накидке, а в длинном пальто цвета непроглядной тьмы и шляпке с вуалью. Ее увидели и другие. Несколько дам бросились к пророчице с маленькими книжечками в руках, вероятно, желая заполучить автограф знаменитости, предположила Лаванда. Это отвлекло Аллегру, она просияла, купаясь в лучах славы, и принялась подписывать протянутые книжечки.

Мимо молнией промелькнула ворона, спикировав так низко, что едва не задела крыльями перья на шляпке одной из поклонниц.

– Я должен идти, – сказал Роберт. – Но было бы просто упоительно, если б вы когда-нибудь удостоили меня еще одной загадкой: это привнесло бы в мою жизнь немного света – а свет нужен нам всем.

Лаванда никогда не считала себя светоносцем и чуть не рассмеялась.

– Я с нетерпением жду и листьев, и травы, и как можно больше… – начала она.

Но обратилась в пустоту, потому что высокая фигура Роберта уже отступила, присоединившись к Аллегре, и они оба повернули в сторону кладбища Святого Фомы.

Да, такова жизнь. Слов всегда больше, чем времени, чтобы их высказать. Лаванда глянула вниз. Пуговицы на платье, мамином платье, были застегнуты ровно.

Она закрыла зонтик и вошла в чайную Блэклока.

– Я уж думал, вы никогда не переступите через мой порог, мисс Фитч, – с озорным видом ухмыльнулся мистер Блэклок. – Похоже, вам с этим джентльменом нужно было многое обсудить. Я не мог не увидеть вас в окно. Может, он попросил вас сопровождать его на предстоящий бал в честь визита принца Уэльского?

Ах да, ведь зонтик-то был повернут в другую сторону и скрывал их от уличных зевак. Зато у мистера Блэклока имелась отличная возможность подглядеть пикантное зрелище. Нужно поскорее отвлечь его внимание.

– Покажите мне, пожалуйста, последнюю партию чая, – горделиво попросила Лаванда.

Обрадовавшись возможности услужить, мистер Блэклок повел ее к ящику[14], в котором, по его словам, специально по заказу к королевскому визиту ему привезли прекрасный черный чай с заметным привкусом апельсина. Лаванда вдохнула пьянящий аромат чая, ощутив такое же сильное удовольствие, как от цветов. Она представила, как пьет его с хлебцами, соленьями, булочками, фруктовыми лакомствами. Осмелилась вообразить, что пьет его вместе с Робертом – совершенно безумная фантазия, – а он выпрашивает у нее еще одну загадку, и вся его легендарная жизнь, разворачиваясь в изящных словесных завитушках, вливается в ее жаждущие уши. Или между чтениями книги Уитмена.

– …это большой заказ, ящик полнехонек, но этот товар непременно разлетится с полок, как будто ему крылья приделают, – продолжал между тем мистер Блэклок. Продавцом он был непревзойденным, убедительным, красноречивым. Спросил Лаванду, не хочет ли она попробовать.

Лаванда отказалась, доверившись высокой репутации лавки. Отец, а прежде и мать, много лет были постоянными клиентами Блэклока.

– Я возьму весь, – заявила она купцу.

– Весь пакетик, мисс Фитч? – Блэклок уже держал наготове свернутую фунтиком бумагу.

– Нет, уважаемый, весь ящик.

Свет нужен нам всем.

Часть денег, полученных от Роберта Траута за цветы, до сих пор хранилась у нее в кошельке. Да и монарший визит должен принести какую-никакую прибыль за контракт на цветы, заключенный с сельским советом. Ей тоже нужно немного света. Почему бы хоть ненадолго не отбросить аскезу? И день для этого весьма подходящий: Лаванда сняла траурное облачение и заговорила со светским джентльменом. Слишком много времени она, если не была занята в саду, проводила, изнывая на обморочной кушетке в гостиной, охваченная унынием по поводу окончания цветочного сезона.

Штопать носки, варить яйца – в этом вся жизнь? Последние месяцы Арло Снук со свойственной ему мягкостью поддразнивал Лаванду за привычку валяться на обморочной кушетке, называл ее меланхоличной, как глициния, и пытался вернуть к жизни. «Венди, не хочешь сходить со мной за грибами?» Такой хитрый заход. «Или на рыбалку? Или за дикими яблоками?» Он то и дело уговаривал ее подняться