Расчесывая и закалывая волосы, Лаванда считала, сколько же прошло со дня смерти отца. Больше года. Не пора ли покончить с трауром? Как же хочется цвета! В саду росла и переливалась настоящая радуга, но при всей красоте цветов, к человеку их палитру применять не стоит. К тому же более жизнерадостная одежда отвлечет внимание от ее изможденного тела.

Она порылась в сундуке. Платья кобургского, да и более позднего периода теперь болтаются на ней как на вешалке. Много лет красивые платья матери без пользы висели в спальне наверху. Теперь Лаванда собралась с духом, на цыпочках вошла в эту источающую горе комнату и принялась рассматривать материнские наряды. Платья почти двадцатилетней давности наверняка вышли из моды, но главным был цвет, и Лаванда ухватилась за повседневное платье, сшитое из розовато-лиловой парчи. Пелерина тоже была скорее вчерашним днем, но наряд все еще оставался элегантным; Лаванда вспомнила, как мать надевала его, собираясь на свои концерты в саду. Однако, каким бы прекрасным ни было материнское платье, ничто не могло сравниться с роскошным розовым одеянием и струящимся алым плащом, в которых сошла с поезда Аллегра Траут.

Тем не менее сиреневое платье было лучшим вариантом, и, присмотревшись, Лаванда поняла, что оно подойдет. Парчу покрывал тонкий слой пыли, и девушка хорошенько встряхнула наряд. Матушка отличалась необыкновенной стройностью, и платье, конечно же, подошло. Чего нельзя было сказать об изящных туфельках. Ступни у Лаванды были отцовские, широкие, «мужицкие», ну разве только не такие длинные. Придется надеть старые ботинки со шнуровкой. Они хоть и здорово поношены, но все же лучше отцовских веллингтонов. А поскольку погода еще достаточно теплая, вполне можно надеть соломенную шляпу.

Осматривая спальню матери, Лаванда поняла, что в тщательных поисках припрятанных денег кое-что все-таки упустила из виду. Могла мать засунуть их в карман какого-нибудь жакета, фартука, платья или пальто? Или меховую муфту? Лаванда так старалась избегать материнской спальни, что на протяжении многих лет материнский гардероб оставался практически нетронутым. Почему она не рассматривала эту возможность? Девушка взглянула на портрет Хильдегарды Бингенской над кроватью. Мать восхищалась познаниями Хильдегарды в медицине и музыке, и теперь проникновенный взгляд мудрой аббатисы, устремленный на Лаванду, явно подтверждал «гипотезу кармана».

Она принялась лихорадочно, но досконально обшаривать все до единого карманы маминой одежды. С каждым следующим карманом ее охватывала сладость надежды, которая затем сменялась горькой пилюлей разочарования. Старые кружевные носовые платки, одна или две шпильки – вот и все, что она обнаружила в этих раскопках.

Если бы только мать могла поговорить с ней «оттуда», шепнуть подсказку.

Лаванда постояла мгновение, переполненная чувством безысходности от очередной неудачи, затем принялась готовиться к походу за припасами и размышлять о счастливой случайности, благодаря которой сможет больше узнать о Роберте Трауте, мистере Уитмене и большом мире.

Ей всегда казалось достаточно сада. Это был ее мир. Но в последнее время, сама того не сознавая до этого самого момента, девушка жаждала распахнуть двери, раздвинуть границы мира. Ведь стены, даже самые уютные и любимые, могут сомкнуться над человеком. И похоронить его.

И вот, наконец, она готова. Когда Лаванда проходила мимо Арло Снука, все еще сидевшего за кухонным столом и что-то писавшего, парень поднял голову и восхищенно присвистнул.

– Я вижу, что ты сняла траур, Венди, – заметил он.

– По крайней мере, внешне, – отозвалась девушка. Потом взяла корзинку и помахала парню рукой.

Подумав, прихватила еще зонтик и двинулась в путь.

Освободившись от траурных одежд, Лаванда почувствовала себя свободнее и легким шагом направилась в центр деревни. Хотя воздух уже посвежел, еще стояло лето, и люди заполнили улицы. Мимо пронеслась стайка мальчишек. Все свидетельствовало о подготовке к предстоящему визиту принца Уэльского. Рабочие деловито натягивали гирлянды между фонарными столбами, покрикивая друг на друга. Церемониальные арки – целых десять штук! – были установлены еще несколько недель назад и стояли по стойке смирно, ожидая, пока их украсят цветами из сада Лаванды.

Имелось в Бельвиле и множество признаков присутствия знаменитой духовидицы. В витринах магазинов висели объявления, что там принимают заказы на «платья, сшитые вручную по последней моде в оттенках розового и стиле Прорицательницы. А также на красные бархатные накидки». Рядом с объявлениями были прикреплены нарисованные от руки цветные эскизы. Дамы толпились у витрины модистки и вывешенного там плаката, поясняющего, что в ближайшие дни из Америки ожидается поставка «шляпок наподобие той, что носит Прорицательница». Лаванда шла вперед, перекинув через руку корзинку, на дне которой прятался зонтик. В обувной лавке тоже шумели, и гомон явно усиливался. Скопировать уникальные сапожки Аллегры Траут наверняка будет сложно, но для этих дам, похоже, мир рухнет, если у них не будет такой же пары. Духовидица только что прибыла, а уже породила нешуточный ажиотаж среди тех, кто имел дело с тканями, мехами и кожей. Дамы трепетали и умоляли привезти им модные вещи к визиту принца Уэльского, но это, понятное дело, было совершенно нереально.

Одна из дам, что покупали у Лаванды цветы на привокзальном рынке, оторвалась от витрины модистки и приветствовала девушку:

– Какое у вас интересное платье, мисс Фитч. Приятное своей старомодностью.

Ни одну из стильных вещей, выставленных на продажу, Лаванда себе позволить не могла. Отправившись в чайную лавку Блэклока, она сосредоточилась на самом необходимом: чае и овсянке. После платы гробовщику ее кошелек заметно потощал. Девушка остановилась перед витриной чайной лавки, чтобы отдышаться, и напомнила себе проявлять сдержанность. В искушениях у Блэклока недостатка не было. Но стоило ароматам дальних стран проникнуть в ноздри, как самообладание вырвалось из-под контроля, и хозяин, мистер Блэклок, понял, что эту покупательницу легко поймать на крючок. Окно, в котором отражалось костлявое тело Лаванды в воздушном наряде, украшала прекрасная коллекция чая, кофе, сахара и бренди.

Внезапно позади появилась другая, более высокая фигура, словно взявшая ее в темную рамку.

Высокое отражение звучным голосом произнесло:

– Вы порекомендовали бы это заведение, мисс Фитч?

Лаванда повернулась. Это был Роберт Траут. Он запомнил ее имя. Девушка огляделась и не увидела поблизости никаких признаков его рослой спутницы под вуалью,