Наконец кончилось время баранины, в середине дня завизжали в разных концах Алдейгьюборга выкормленные к сроку поросята. Праздник близко, ночью дух садов Йольтомте начнет приносить детишкам подарки.

И вот уже по утрам старшие сыновья во многих поселениях по всему краю отправлялись в лес, таща за собой саночки с дедами.

Не за дровами ехали они, конечно. Просто, когда солнце совершает свои повороты и нуждается в помощи, людям достойно уйти в эти кресные дни и отдать свое земное тепло небесному светилу. Вот и тащат сыновья в лес саночки со своими престарелыми отцами. Вечером будет веселье, вечером помянут ушедших, ночью солнцу будут помогать кострами, и жизнь возьмет свое. А там, в лесу, отдаст свое тепло престарелый родитель.

Венд, управляющий трэллями в доме гутландцев, вернулся из леса без санок. Сел около огня, уставился на языки пламени. Альгис, чистивший оружие с другой стороны очага, поднял взгляд. Утром он видел, как отец венда собирался в дорогу, спокойно, неторопливо, оделся легко, положил за пазуху краюху хлеба. Сын был слегка не в себе, но не перечил решению отца, не предлагал передумать. Старик проковылял во двор и долго пытался идти сам рядом с сыном, но в конце концов сел на санки спиной вперед. Так и ехал, глядя на оставляемые дома, усадьбы, ограды, людей.

– Был бы я дома теперь, то же самое, верно, делать пришлось, – сказал Альгис. Венд поднял глаза от огня. – Моему деду давно надоело путаться у огня под ногами у женщин. Когда я уходил, он взялся строгать палицу для себя, сказал, что если я вернусь, а он еще будет есть хлеб, то я должен отправить его к праотцам, не дожидаясь следующей зимы.

Венд что-то промычал.

– У нас, у всех криевисов, в эти же дни, как и у северян, решают дело палицей… По завету Перкунаса, старший сын проламывает голову отцу и обрывает его жизнь. Это, конечно, сложнее, чем просто оставить в лесу, но зато нет желания вернуться и все исправить.

Венд, покачав головой, грустно посмотрел в глаза Альгису. Спросил, жив ли его отец. Альгис сказал, что его отцу не решиться на такое, поэтому дед договорился с ним, с внуком.

Женщины втащили в корытах куски свинины. К вечеру будут жареные ребрышки, запеченные в углях окорока, к утру застынет свиной студень, через пару дней подадут и свиные колбасы. Будет много еды и эля. Жизнь продолжится.

* * *

И ради продолжения жизни в самую темную ночь конунг Эйстейн повел своих людей к святилищу Тора. Сам он ехал на украшенном богатой попоной коне. Конь косил глазом, храпел, кусал сверкающую серебром украшений уздечку. Сверкал на плечах конунга шитый золотой нитью великолепный плащ из Миклагарда, сверкали из-под собольей шапки его глаза – словно в бой повел Эйстейн своих людей в самую темную ночь.

Сегодня к нему приводили разведчиков лопарей, от которых он узнал о битве на Ильмери, о больших похоронах в Саарлинна, в Хольмгарде, о том, что правит там теперь некий Сикмуни, а вождь руотси Экили с почестями похоронен. Хальвдан подступил к отцу с требованием захватить людей с Дуна-реки во главе с Гримами.

– Не будем портить священное время подозрениями, подождем конца йоля, – только и сказал Эйстейн.

Конь играл под Эйстейном так, что только сильная рука конунга могла удерживать его. Многие потом говорили, что копыта коня оставляли в снегу светящиеся следы. Дружинники конунга, все как один огромные и сильные, при полном оружии, с факелами в руках, окружили сани с женщинами и детьми. Затрубили нэверлюры, берестяные трубы, забухали бубны, затрещали трещотки, запели люди песни. Со всех сторон подходили и подходили люди с факелами.

Хальвдан, как и отец на коне, оттер к дороге пытавшихся разбежаться быков. Пушистый снег взлетел пылью. Трэлли, натянув веревки, удержали могучих животных, погнали быков и козлов, понесли девять петухов, сами повели себя на большое солнечное жертвоприношение.

Огненной дорогой растянулись люди вдоль реки. Там вниз по течению на высоте почти отвесного берега в излучине реки высились огромные рукотворные холмы – святилища богов. Оттуда смотрели невидимые, но присутствующие правители неба на широкий поворот реки, на гостей, прошеных и непрошеных, на раскинувшийся по берегу реки город и крепость, на могилы на той стороне реки, на всю округу.

Нет, не было посредников в этой встрече. Где-нибудь на юге, у вендов на Данпе или у греков в Миклагарде, перед богами стояли жрецы и предстоятели. Здесь, на севере, искусные в жертвоприношениях люди лишь помогут бедным и неучам да последят за порядком, но, как исстари повелось, конунг сам ведет в бой своих людей и сам вступает в завет с богами. И если Один, Отец древних песен и боевой ярости, скорее бог одиночества и темноты, то прямодушный и справедливый Тор, бог полей, собраний и договоров, любит пиры, праздники, мир и свет. Оттого так весело было в этот поздний час людям Алдейгьюборга и всего севера.

Быть может, именно сейчас начался Рагнарёк, сумерки правителей неба. И Фенрир-волк, Лунный пес, уже распутал волшебную сеть и украл огонь неба и воздуха, а Мировой змей, Йормунганд, изрыгая яд, лезет на сушу, а Сурт, Темный огонь, с другими сыновьями Муспелля уже вышел к Радужному мосту, и плывет корабль из ногтей мертвецов, и инеистые великаны рвутся в бой. Все может случиться прямо сейчас, и вооружаются в Валхалле эйнхерии, лучшие воины всех времен, собираясь на последнюю битву. Поэтому конунг так прекрасен в своей спокойной ярости. Он готов подкрепить кровью жертв верность светлым асам и повести в этой последней битве людей на помощь богам.

В небе зажглись звезды, и это был хороший знак! Фенрир-волк еще не обрушил их. Затрубили трубы на том берегу реки, и там люди с факелами вышли на берег, и потянулись вереницы огней по льду реки, и светло стало на снегу под черным небом. По склонам берега поднялись цепочки жителей правобережья к священным холмам, которые возвышались на крутом берегу в священной роще, упрочненные изнутри не только камнями, но и жертвами.

Не доезжая до вейхофа, конунг спешился и возглавил своих людей. Факелы осветили снежные склоны святилищ, резные столбы для жертвоприношений, изгороди, и этот свет сделал тьму над рекой совсем непроглядной. Все были здесь – и воины, прошедшие не один пир валькирий, испытанные лебединой дорогой, и