Они поставили часовых на расстоянии десяти футов, но в этих джунглях двое из пяти не видели соседей. Ни ночью, ни на следующий день подхода сил Ли не ожидалось. К вечеру стук топоров и треск падающих деревьев смолкли, все угомонились. Свет померк, в тишине повисло странное и недоброе предзнаменование.
•••
На рассвете он вместе с часовыми ушел вперед – выяснить, не подобрались ли лазутчики повстанцев к рядам юнионистов. Они миновали небольшие полотняные палатки и юнионистский госпиталь, который еще возводили рядом с дорогой на Ориндж-Пленк, и бесшумно проникли в более густой лес. Совы несколько раз прокричали предупреждение. Врага они не заметили, но стрелок чувствовал, как под ногами пульсирует земное притяжение, полное жизни, точно глубокая река, которая, наткнувшись на преграду, накапливает неодолимую силу. Остальные, похоже, не ощущали исходящей от земли безмолвной угрозы, он же доверял своим чувствам и зрению, галлюцинаторному мерцанию тощих деревьев, поэтому проскользнул между сосен и вдруг увидел небольшой куст кизила в пышном цвету. Опушенные розовым ветки составляли симметричный конус, неповрежденный, нетронутый. Раскрытые наружу лепестки напомнили гладкость женской ладони, и ему вдруг показалось, что Элиза совсем рядом. Он шагнул ближе. Лепестки чуть заметно дрогнули, потом снова, будто откликаясь на шаги вдалеке. Он вернулся в лагерь юнионистов и срочно доложил, что к ним приближаются большие силы противника, хотя лазутчики осмотрели почти три мили вперед и не обнаружили там ни одного конфедерата. Рапорт его оставили без внимания. Часовых отозвали, велели им отдыхать. Прошлой ночью темнота выглядела слишком зловещей, никто почти не спал; майское утро выдалось теплым, бойцы закемарили, привалившись к плечам друг друга. Стрелок почистил винтовку, разобрал и собрал механизм. Положенную стрелкам саблю он носить перестал. Сабля – штука тяжелая и громоздкая, однако здесь, где велика была вероятность рукопашной, он чувствовал, какой бедой может обернуться ее отсутствие. Сокрушенно подумал, что при ближнем бое придется держаться поблизости от сражающихся и взять саблю первого же павшего, кому она уже будет не нужна. Из крон деревьев донеслась трель козодоя, потом еще одна, будто в насмешку. Он остановил мысли и попытался отыскать птицу, вслушался. Знал, как они выглядят: бурая пестрядь оперенья, белые пятнышки, белые бусы на горлышке, точно воротник проповедника. Вот только козодой умолк.
•••
Выдвинулись они вскоре после полудня. Не были бы командиры недоумками, выслали бы за несколько часов вперед дозорных. Теперь же основные силы россыпью двигались между деревьями, явственно смещаясь вправо. Добрались до края стоявшего под паром кукурузного поля. Сквозь комья земли проглядывали короткие выбеленные стебли, пыльные и сухие, как и недавний подлесок. Впереди было всего семьсот-восемьсот футов открытой местности, шириной вполовину меньше, нужно было спуститься по пологому склону, потом подняться на холм. На его вершине было заметно какое-то движение, наверняка передовой отряд или отбившаяся группа юнионистов, ведь Ли ждали только завтра. Едва они шагнули на поле, вся кромка возвышенности пошла клубами дыма. Сердца у всех заледенели. Примкнули штыки. Вперед. Бегом, марш. В атаку! Вся линия взревела и ринулась вниз по склону под шквалом снарядов и пуль столь плотным и оглушительным, что они будто бы вступили на поле пламени. Стрелок несся вперед по земле, размеченной взрывами. Справа и слева падали бойцы; их товарищи перепрыгивали через трупы или бежали по ним напролом. Стрелка это взбесило, он продвинулся в первый ряд, чтобы обрести почву под ногами. Положить обстрелу конец можно было, только продвигаясь вперед: он поднимет на штык всех этих убийц, засевших на холме, отомстит за кровь у него на лице и губах – не его кровь, за умирающих бойцов, растоптанных собственными товарищами, за горе, какое не выскажешь в словах, за свою неизбежную смерть. Он мчался ей навстречу, но воспрянул, когда за ним устремился его батальон – по одному выжившему на каждых трех убитых федералов, которые шли в атаку через это узкое горло, с тех пор ставшее известным как Поле Сондерса. Гребень холма атаковали подкрепления, конфы отошли, растворившись в подлеске, оставив за собой завесу дыма и следы пушки, которую сумели уволочь. Чаща поглотила их, как будто было их двадцать, а не сотня или несколько сотен бойцов. Федералы погнались за ними сквозь лес, выстраиваясь в неровные линии, под грохот выстрелов, который они пытались утопить в беспорядочных воплях и треске сучьев. Многочисленные порядки конфедератов перестраивались в густом подлеске, среди которого смертоносное поле было лишь небольшой прогалиной.
Зловещее поле! Стрелок слишком быстро продвинулся вперед и пропустил тот момент, когда оно покрылось телами, хотя зыбкое видение дыма, подобного полупрозрачному туману, который поднимался над травами высотой до колена, словно на небеса одновременно возносилось множество душ, будет смущать его и мучить еще много лет. Без всяких мыслей, без готового плана он оказался в тупике под смертоносным огнем. Армии, разделенные расстоянием в четверть мили, свирепо перестреливались в густом подлеске, невидимые друг для друга. Стрелок стоял на краю, под деревом, слишком тонким, чтобы защитить конечности, стреляя и перезаряжая без остановки. Бойцу, находившемуся рядом справа, снаряд прилетел в подбрюшье, он взмыл по спирали в воздух, раскинув руки и ноги, будто перед неким откровением. После взрыва на тех, что были внизу, посыпался дождь из ошметков мяса, внутренностей и окровавленных кишок; тело шмякнулось об землю, точно мешок с мокрым песком. Стрелок – он стоял на коленях, и лицо ему посекло то ли гравием, то ли осколками костей – звук этот слышал отрывочно, прямо за спиной и слева, необычайно внятно в ревущем мгновении затишья, и не запомнил, что это было и когда, помнил лишь, что смертный ужас так и окутывал его, когда уже исчезло почти все остальное. Земля содрогнулась. Он выплюнул грязь, набившуюся в рот, поднялся, перезарядил. Слух отказал, будто уши набили ватой, но он ощущал отдачу винтовки в грудь, точно размеренные настойчивые удары кулаком.
Их линия подалась вперед, врезалась в гущу деревьев; поначалу они продвигались проворно, гоня перед собою незримого противника, и тут над ними вдруг прокатился круговой залп, данный будто бы вразнобой. Грохот снарядов и мушкетного огня нахлынул валом, швырнул их, оглушенных, на землю. Стрелок проворно пополз по-пластунски вперед, скликая за собой тех, кто поблизости: они почти преодолели линию огня и могли пресечь наступление конфов на корню, если вести стремительный обстрел по всей линии. Они дали общий залп, и ряд конфедератов точно весь повалился в густом пороховом дыму, замедлив продвижение тех, кому теперь приходилось перепрыгивать и огибать тела. Пульсирующий подлесок и клочковатые сосны вздрогнули в ответ на встречный огонь – федералам пришлось залечь. Так они и продвигались взад-вперед по одному и тому же участку в сто ярдов: враг откатился, потом его сменила бригада подкрепления и пошла в атаку, ее остановил огонь юнионистов, федералы в свою очередь перешли в наступление, но их тоже отбросили. Брустверами здесь
