Рафи знал, что апачи не снимают скальпов с врагов, но подавляющее большинство мексиканцев и американцев об этом даже не подозревало. Сняв с мексиканцев скальпы, отряд Глэнтона сдавал добычу в канцелярию губернаторов Чиуауа и Соноры. Главарь банды слыл человеком прагматичным. Волосы на скальпах черные? Черные. А кому они принадлежали, индейцам или мексиканцам, властям разбираться недосуг.

Наконец отряд приблизился настолько, что Рафи почувствовал исходящий от головорезов смрад, хотя выстрелом из винтовки их было еще не достать. Коллинз поднял руку с открытой ладонью:

— Здравствуй, Джон. — Его жест скорее напоминал не приветствие, а знак, что отряду следует остановиться.

— И тебе привет, Рафи. — Глэнтон отсалютовал парню, изобразив, что прикасается двумя пальцами к несуществующей шляпе на голове. — Краснокожих не видал?

— Не-а.

— Ладно. Береги скальп, Рафи.

— Постараюсь. — Коллинз проводил взглядом отряд головорезов, двинувшийся вдоль реки. Дождавшись, когда они скроются из виду, он ткнул мерина пятками в бока и поскакал дальше.

Когда Рафи добрался до лагеря, его снедало желание раздеться донага, залезть в мутные речные воды и смыть с себя вонь, исходившую от подонков Глэнтона: казалось, она намертво въелась в кожу. Вместо этого Коллинзу пришлось, скрестив руки на груди, выслушать рассказ трех своих погонщиков-мексиканцев: апачи увели двух лошадей; сеньор Авессалом и его здоровяк-раб пустились в погоню. Рафи собрался было отправиться на поиски Авессалома Джонса и Цезаря, но они избавили его от этой необходимости, очень вовремя появившись на горизонте. Когда путники приблизились, Рафи увидел, что кони у них взмылены и тяжело дышат.

Мужчины спешились. Их качало из стороны в сторону. Цезарь, взяв лошадей под уздцы, повел их чистить и кормить.

— И лошадей не вернул, и скальпов не добыл. Ты ведь ради этого купил себе эту аркебузу? — Рафи кивнул на здоровенную двустволку Авессалома. Из желания охотиться на «дичь» куда крупнее куропатки Авессалом даже заплатил мастеру, чтобы тот нанес нарезку на один из стволов.

— Нам повезло, что ушли живыми, — проворчал Джонс.

— Не сомневаюсь.

Авессалом принялся рассказывать обо всем в подробностях, но его прервало прибытие нескольких фургонов. Все они были нагружены товаром, но один, обитый свинцом, особенно сильно проседал в области передних рессор.

— Проклятье, — процедил Рафи сквозь зубы.

— Кто-то знакомый?

— Генерал Армихо.

Ну и денек: Джон Глэнтон, потом апачи, укравшие лошадей, а теперь еще и Мануэль Армихо. Рафи подумалось, что сегодня Всевышний явно не в духе.

Фургон Армихо, отчаянно заскрипев, остановился. С картины, изображавшей Деву Марию и херувимов, местами облезла краска, отчего казалось, что теперь, помимо запора, херувимы страдают еще и проказой. За фургоном следовало трое апачей — две женщины и подросток. Руки им скрутили за спиной в области запястий, а от шеи каждого тянулась веревка к откидному заднему борту фургона. Из-под черных волос, ниспадавших на лица пленников, дико сверкали глаза.

Кто-то из столяров укрепил облучок генеральского фургона несколькими дополнительными досками, но он все равно прогнулся под весом Армихо.

— Сеньор Коллинз, как же я рад нашей новой встрече! Сегодня мы встанем на ночлег вместе с вами. — Армихо раскинул в стороны руки, будто собираясь заключить в объятия весь свой небольшой караван. — Как вы изволите видеть, мы, слава богу, без всяких приключений добрались до Чиуауа и вернулись обратно. По дороге назад я прикупил жене несколько слуг. — Он показал на измученных, покрытых грязью женщин и подростка, топтавшихся за фургоном. — Генерал Караско взял их тепленькими прямо в их логове неподалеку от Ханоса.

Армихо принялся спускаться с облучка на землю, в чем ему помогали трое подручных, и Рафи без всякого удовольствия был вынужден некоторое время разглядывать окорока генерала. Зад у Армихо отличался столь внушительными размерами, что хоть объявляй его отдельным мексиканским штатом.

К тому моменту, когда нисхождение увенчалось успехом, Армихо совсем запыхался. Воздух с присвистом вырывался у него из легких, словно из кожаных мехов. Генерал потянул за цепь, и из фургона выбралась девушка-индианка, та самая, которую Рафи видел три месяца назад в Месилье. Она была по-прежнему прекрасна и таила в себе ту же смертельную угрозу.

Спрыгнув на землю, девушка приземлилась на одну ногу. Другую она поджала, опасаясь на нее опираться: нога распухла и расцвела темно-лиловыми кровоподтеками. Скорее всего, у бедняжки был перелом лодыжки, и нога явно чертовски болела, но Рафи не увидел в глазах девушки и тени страдания. В них горела лишь ненависть, дикая и лютая.

Цепь, которую держал генерал, крепилась к обручу на здоровой лодыжке пленницы. Армихо примотал цепь к спице колеса и повесил внушительных размеров железный замок, ключ от которого убрал в сумку на поясе.

— Снова пыталась сбежать, — посетовал Армихо и кивнул на покалеченную ногу девушки!: — Пришлось принять меры, чтобы больше попыток не было.

— Господи боже, — покачал головой Рафи и, резко повернувшись, пошел прочь.

— Будем переносить лагерь? — спросил Авессалом.

— Уже поздно. Просто передвинем фургоны чуть выше по течению. Здесь что-то стало дурно пахнуть.

* * *

Рафи и Авессалом сидели у костра. Цезарь на некотором удалении от них чинил уздечку. С того момента, как Рафи застал их выпивающими вместе на стоянке в Месилье, они больше ни разу не показывали, что их связывает нечто большее, чем обычные отношения плантатора-южанина и его верного раба. Рафи, будучи ростом метр восемьдесят, считал себя высоким и достаточно сильным, чтобы управлять шестеркой мулов, однако по сравнению с Цезарем он казался карликом. И силой, и статью, и выносливостью негр значительно превосходил Коллинза. Раб Джонса трудился не покладая рук, не отличался многословием и никогда не жаловался.

Авессалом поднял с земли две пары мокасин. Подошвы и кожаные заплаты на них стерлись до дыр, а верх, доходивший хозяину до колен, был изорван. На одном из левых мокасин где-то между лодыжкой и коленом зияли четыре косых рваных отверстия, параллельных друг другу. Прикинув размеры отметин, Рафи решил, что их оставил медведь.

— Они висели на ветке рядом с тем местом, где мы оставили коней, прежде чем их у нас украли, — пояснил Авессалом.

Рафи взял в руки мокасин с отметинами от когтей и провел пальцем по рваным отверстиям, силясь представить, при каких обстоятельствах зверь мог их оставить. Он обратил внимание на аккуратные стежки, на то, как ладно пригнана подошва, обеспечивая удобство пальцам ноги. Мокасины такого фасона носили апачи,