Волк, судя по следу, шел не в поисках чего-либо, а словно просто прогуливался среди человеческих жилищ. Крупный уверенный след. Вот здесь волк остановился. Грим тоже встал на месте.

Спокойная и быстрая сила волка была сродни силе Грима, и, верно, поэтому его так тянуло идти вслед за ним. Волк спустился по склону к большому двору Свиди, друга Хальвдана, и Грим спустился за ним. Загон для скота был разгорожен переносной изгородью, и в нем металось обеспокоенное стадо овец.

В стороне у темной стены постройки ярко алел снег, пропитанный свежей кровью, – здесь несколько трэллей резали барашков. Пара парней возилась, выпуская кровь из только что зарезанной туши в бадью, рядом сдирали шкуру, тут же свежевали и вынимали внутренности. Мохнатая кипа шкур, брошенных внутренними сторонами друг к другу, валялась тут же. Опьяненные кровью собаки даже не повернули головы в сторону Грима.

Напуганные предутренним приходом волка овцы толкались и терлись, молча боролись за место внутри стада, выдавливались и вновь втирались. Вдруг все вместе бросались бегом и, задрав головы, бежали вдоль изгороди, натыкались на край своего же стада, когда первые становились последними, и вновь замирали в оцепенении.

Кровавая работа людей вывела Грима из той тишины, в которой он шел по следу волка. Он развернулся и пошел обратно.

Каждый рано или поздно проигрывает. Иногда после поражения удается начать сначала. Его люди прошли после разгрома у Алаборга до Гётланда и обратно, через Лаугу в Ильмери, затем вниз по осенней Олхаве в самое логово, к убийце старого Хергейра.

Его люди верят ему настолько, что готовы идти за ним даже сюда и сидеть здесь без дела и добычи, готовые бесславно погибнуть в быстрой резне или пожаре, если их вдруг раскроют. Одна радость – хорошо поиграли в мяч. Ярл не боялся ни смерти, ни проигрыша, но озноб прошиб Скули, когда он понял, что думает о себе и своем отряде как об обреченных на поражение, как о бегущих по кругу внутри загона овцах.

– Как вчера закончилась игра, Альгис? Ты досидел до конца?

Прусс с сонным лицом вывалился ему навстречу из-за угла, подтягивая штаны.

– Привет, Грим… Твой братец дал вчера урок Хальвдану. Сын конунга проиграл сначала очень быстро, а затем очень долго…

– Он уже встал?

– Нет, остался ночевать там, в халле конунга…

– Я же велел не оставлять ее! – сорвался Скули.

– С ней Хьерт и Хаук, а меня Исгерд-дроттнинг попросила принести порошок из янтаря, поэтому я вернулся сюда. Я вчера кое-что слышал в доме гутландцев, хотел рассказать тебе.

Они зашли в дом. После этого разговора Альгис очень медленно шел в усадьбу конунга, словно снега прибавилось со вчерашнего дня. Услышав, что лопари принесли вести из Хольмгарда, Скули задумал сам завершить начатое.

* * *

После легкой утренней еды Хальвдан вышел вслед за отцом, который стал обходить хозяйство. Еще утром сказали, что волк порезал несколько овец в загоне. Конунг вместе со всеми посмотрел на следы, на кровь. Поставив трэллей на прочистку канав, чтобы отвести талую воду со двора, конунг задержался у входа в хлев. Там еще затемно накормили скот и подоили коров, а теперь меняли солому. Пар валил из открытых ворот, из-за резкого запаха сопровождающие конунга отошли в сторону, и отец с сыном остались наедине.

– Ты хотел мне что-то сказать?

– Я говорил с охотниками, пришедшими с юга, от истоков Олхавы.

– Вести из Хольмгарда?

– Да, там осенью были большие похороны и большой поминальный пир.

– Быть может, Эгиль совершил не слишком удачный поход на вендов? Он вроде собирался.

– Лопари говорят, там появилось много новых кораблей.

– Гримы говорили, туда пришли купцы из Болхара.

– А если это корабли тех, к кому мы собираемся весной, и люди с Дуна-реки опередили нас? Воины, что пришли с Гримами, не похожи на обычное сопровождение торговцев, на обычных вэрингов. Ты ведь знаешь, какой это сброд… Не всякий форинг даже из дружины викингов может управляться с мечом так, как это делал вчера Грим, – говорил настойчиво Хальвдан.

– Может быть, и то, что в мяч они не хуже тебя играют, причина для подозрительности?

– Вчера младший Грим дважды выиграл у меня в восточные тавлеи…

– Скоро йоль, тьма и так одолевает солнце. Зачем тьме помогать черными мыслями?

– Он говорит, что вырос на Дуна-реке. А ведь мы были в тех краях, там живут простые бонды и карлы, а так, как играет этот мальчишка, играют только на Гутланде или в Гётланде, да еще и не в самых простых семьях.

– Ну да, Исгерд выигрывает у меня довольно часто. Да и у тебя частенько… Одиннадцать лет прошло со смерти твоей матери, но и теперь в твоем беспокойстве я слышу ее голос. Подозрительность – не лучшее ее качество.

– Я присматривал все это время за Гримами… Исгерд по-особому смотрит на них, особенно на младшего.

– Восемь лет я не находил покоя, и вот три года я живу здесь в мире с самим собой…

– Вдруг она вызвала своего брата? Ты же слышал, что Сигмунд большой человек в дружине Харальда-конунга.

– Она бы сказала, если бы послала за ним.

– А если он сам узнал об убийстве ее мужа и принуждении сестры к женитьбе?

– Харальд-конунг – твой родственник по матери. Думаю, Сигмунд вряд ли захочет ссориться с ним.

– Но ты ведь рассорился.

– У каждого своя судьба. Пойдем, наконец, отсюда, здесь слишком воняет. Если Эгиль не придет на йоль с вендской данью, после праздника отправимся в Хольмгард сами.

* * *

Конунг Эйстейн, казалось, пропустил мимо ушей новости Хальвдана, услышанные от лаппи-охотников. Зачем беспокоиться о том, что уже случилось. Конечно, Хальвдан преувеличивает слухи, это у него от матери. Но слух Эйстейна, и так-то чуткий, после разговора с сыном обострился. Недаром в начале зимы его так беспокоили старые раны. Что-то происходило, а он не имел ответа, хотя умел читать знаки от своего тела. Боли вдруг успокоились, когда пришли эти Гримы, словно он получил ответ. Только вот вопрос, что за ответ.

В доме было тепло. Сновала туда и сюда прислуга, делалась большая приборка перед йолем. Все были при деле, у конунга было время подумать. Эйстейн отослал дренгов, прошел в свои покои и прилег на широкую постель.

Он было уснул, как вдруг услышал голос Исгерд. Она, видимо, остановилась с кем-то у дверей. Сначала разговор был неясен, но после каких-то слов мужчины ее голос возвысился, и Эйстейн разобрал:

– Исполнять свой долг проще простого, но оказывать добро, не спрашивая того, кому оно предназначено, не слишком