В задымлённом переходе Вышеслав столкнулся с Евфимией.

– Где Ефросинья? – крикнул он.

Евфимия, не говоря ни слова, схватила Вышеслава за руку и потащила за собой. У них над головой трещала и рушилась горящая кровля.

Толкнув дверь в спальню княгини, Вышеслав увидел Ефросинью, которая лежала совершенно нагая на окровавленной постели. Она корчилась и стонала, широко разведя в стороны свои белые полные бёдра. Из её окровавленного чрева свешивалась пара крошечных ножек.

Вышеслав застыл на месте, поражённый не видом крови, но рождением плода, вздумавшего покинуть материнскую утробу в столь неподходящее время.

Подбежавшая Евфимия принялась тянуть младенца, что-то говоря Ефросинье и поминая силы небесные.

– Чего встал? Помогай! – рявкнула Евфимия, обернувшись на Вышеслава. – Дави ей на живот. Ну! О Господи, сильнее!

Ефросинья закричала от боли. Вышеслав испуганно отдёрнул руки.

Наконец Евфимии удалось вытянуть из материнской утробы младенца, который не подавал признаков жизни. Обрезав пуповину, она завернула новорождённого в свой платок и кивнула Вышеславу на бесчувственную Ефросинью:

– Бери её да бежим отсюда, пока не сгорели заживо!

Вышеслав завернул Ефросинью в окровавленную простыню и подхватил её на руки.

Они бежали, задыхаясь от дыма, по охваченному огнём коридору. У Евфимии вспыхнул подол её длинного платья. Вышеслав почувствовал, что на нём загорелся плащ. Нырнув в сени, они услышали, как у них за спиной обвалился потолок и пуще прежнего загудело яростное пламя.

Выскочивших из самого пекла Евфимию и Вышеслава служанки принялись окатывать водой, заливая горящую на них одежду.

Вышеслав бережно опустил Ефросинью на землю подальше от пожарища и стал приводить её в чувство. Рядом хлопотала над младенцем Евфимия. Если усилия Вышеслава увенчались успехом – Ефросинья открыла глаза, – то все старания Евфимии были напрасны. Ей так и не удалось вдохнуть жизнь в крохотное тельце.

Рассерженная Евфимия принялась ругать служанок:

– Разбежались, паскудницы! Госпожу с родовыми схватками оставили на погибель. У, вороны! Басурманки безмозглые! На вас смерть младенчика, злодейки. На вас! Убирайтесь с глаз моих!

Вышеслав схватил меч и опять побежал на стену, где вовсю шла сеча. Половцы уже одолевали русичей.

Защитники детинца сражались из последних сил, не чувствуя ран.

Когда уже казалось, что наступил миг полного торжества ворвавшихся через разбитые ворота степняков, неожиданно пришло спасение.

В Путивль вступили полки киевского князя.

Теперь наступил черёд половцев сражаться за собственную жизнь. Стремясь вырваться из города, они бросали награбленное, оставляли раненых. Несколько сотен степняков нашли свою смерть в Путивле.

Пал здесь и половецкий военачальник, сын хана Гзы.

Не успели половцы захватить и соборную крепость. Там оборону возглавила боярыня Епифания, вооружив всех священников.

Враг был разбит. Пожары потушены. Павших начали предавать земле.

Встреча Вышеслава со Святославом Всеволодовичем произошла в тот же день в шатре, разбитом на берегу Путивльки.

Неподалеку воины киевского князя складывали рядком на земле убитых степняков, пересчитывали пленных и захваченных половецких лошадей.

До Вышеслава и его собеседника долетали громкие голоса дружинников, возгласы воевод. Русская рать снова, уже в который раз, отразила половецкий набег, выкосив врагов, как траву!

Осознание этого наполняло Вышеслава гордостью, что и он тоже сын этой земли, взрастившей таких стойких ратников. Сидевший перед ним шестидесятилетний Святослав Всеволодович казался Вышеславу олицетворением мудрости и силы духа, тем самым русским князем, к голосу которого прислушиваются, воинственности которого опасаются и ближние и дальние чужеземные государи.

Святослав нисколько не кичился своим успехом, наоборот, сожалел, что не подоспел раньше. В его речи, обращённой к Вышеславу, звучало уважение. Вышеслав сидел перед киевским князем в обгоревшей и окровавленной одежде, в кольчуге, иссечённой вражескими саблями, со следами неимоверной усталости на покрытом сажей лице.

Киевский князь, воздав должное мужеству Вышеслава и его соратников, стал расспрашивать воеводу о причинах гибели Игоревых полков в дальних степях, о том, как удалось спастись самому Вышеславу.

Выслушав скорбный рассказ Вышеслава, старый князь не смог удержаться от слёз:

– О храбрые сыны мои, Игорь и Всеволод! Сердца ваши из крепкого булата скованы и в смелости закалены. Что же сотворили вы, неразумные, моей серебряной седине? Рано начали вы Половецкой земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Нечестно кровь поганскую пролили, прочих князей не дождавшись и меня не известив. Вот и пал позор на славу, насилие на свободу обрушилось, то половецкие орды вновь в наши пределы вторглись.

– Ох, тяжко мне, боярин, – утирая слёзы, жаловался Святослав Вышеславу. – Худые времена вернулись. Поганые, ещё недавно мною битые, лелеют месть за Шарукана и Кобяка. Воспевают нехристи время Бусово, звеня русским золотом. Стар я уже, одному мне не совладать с погаными, коих великое множество. Путивль вот отстоял от нехристей, а надо ещё к Рыльску и Севску спешить. Надо и к Новгороду-Северскому вовремя успеть, ибо брат мой Ярослав хоть и обилен воинами, но не смыслён в сече. А ещё Переяславлю помощь нужна и городам по Суле-реке, поскольку и в тех землях простёрлись половцы, точно выводок пардусов.

А главное зло – князья мне не помогают: всяк в стороне отсидеться желает. А иные, как Игорь и Всеволод, готовы в одиночку мужествовать, дабы прошлую славу себе похитить, а будущую поделить.

Поделился Святослав с Вышеславом и своими снами недобрыми:

– Отлились мне слезами те жемчуга из колчанов половецких, горем обернулось то тёмное покрывало и горькое вино. Вот и прошлой ночью во сне вороны граяли. Тебе-то, друже, что в снах видится?

– Сеча всё время снится на Каяле-реке, – признался Вышеслав.

– И немудрено, – качая седой головой в золотом очелье, промолвил Святослав. – С той Каялы-реки скоро разольётся печаль по всей Руси.

В конце беседы спросил киевский князь о боярине Ольстине. Как показал себя в битве с половцами сей муж? Правда ли, что ушёл он из сечи в числе последних, когда всё уже было кончено?

– Как надвинулись на нас орды половецкие, Ольстин только и делал, что о бегстве помышлял, – сказал Вышеслав. – Готов он был и пешие полки бросить, чтобы с конными дружинами поскорее за Северский Донец утечь. Один день Ольстин в сече продержался, а ночью сбежал с гриднями своими. Лучших коней забрал стервец и был таков!

– Так я и думал, – хмуро проговорил Святослав, – а ведь рядится негодяй в барсову шкуру. Твердит, мол, мечом себе путь проложил через полки поганские. Ну, я ему это припомню!

Глава двадцать первая. Владимир Глебович

Переяславль был полон смердов, набежавших в город со своими семьями и скотом. Народ из сельской округи искал защиты от половцев у