Поэтому отлучения от церкви он не хотел. Но время было на его стороне. Чем дольше будет промедление между убийством и расплатой, тем лучше. Страсти улягутся, и если у гробницы в Кентербери не случится слишком много чудес, он сможет выстоять и в этой буре, как выстоял во многих других.

Теперь его ждала Ирландия.

Он был на пути в Портсмут, когда ему донесли, что старый епископ Уинчестерский болен, при смерти и просит видеть короля.

Генриху ничего не оставалось, как навестить старика; в предсмертной просьбе не отказывают.

Бедный старик! Он и впрямь был на последнем издыхании. Без сомнения, он был готов уйти, ибо уже давно ослеп.

Он был братом Стефана, который захватил трон, по праву принадлежавший матери Генриха, Матильде; и епископ Уинчестерский был одной из главных опор своего брата, хотя было время, когда он, доведенный до отчаяния безрассудством Стефана, почти готов был перейти на сторону Матильды. Это было давно, и несправедливость была исправлена, ибо он, Генрих Плантагенет, внук короля Генриха I, был королем Англии.

Он застал епископа совсем близким к смерти, но тот, казалось, немного оживился, поняв, что пришел король.

— Милорд король добр, что откликнулся на мою последнюю просьбу.

— Дорогой епископ, как бы я ни не любил просьбы от своего духовенства, надеюсь, эта будет не последней от вас.

— Ах, вы видите меня, милорд, немощным и преклонных лет, и вы не можете сомневаться — как не сомневаюсь и я — что мой час настал.

— Да благословит Господь вашу душу, епископ.

— И вашу, милорд. Вы знаете, почему я хотел вас видеть, почему хотел поговорить с вами, прежде чем покину эту землю навсегда. Я боюсь за вас, милорд.

— Не унывайте. Я много лет заботился о себе и о своем королевстве. Не бойтесь, я и впредь буду это делать, что бы ни случилось.

— Именно то, что может случиться, милорд, и вселяет в меня страх.

— Вы привели меня сюда, чтобы изрекать мрачные пророчества, епископ?

— Милорд, вы знаете, что я говорю об убийстве.

— Мало кто сейчас говорит о чем-то другом. Я немного устал от этой темы.

— У вас, должно быть, очень тяжело на сердце, милорд.

— Архиепископ мертв. Ничто его не вернет. Когда человеку нужно управлять королевством, он не может позволить себе предаваться затяжному трауру из-за того, что одного подданного не стало.

— Томас не был обычным подданным.

— Архиепископ Кентерберийский, не меньше, хотя несколько лет он предпочитал об этом забывать.

— Умирающего не обманешь, милорд. У вас тяжело на сердце, и вы боитесь последствий.

— И почему же, позвольте спросить?

— Потому что вы, милорд, виновны в убийстве, и в убийстве святого.

— Милорд епископ, вы забываете, с кем говорите.

— Я умираю, милорд. Ничто из того, что вы могли бы со мной сделать, теперь не причинит мне вреда. Умирая, я скажу правду.

— Не трусость ли это — говорить перед смертью то, что боялся сказать при жизни?

— Я сказал бы это, даже если бы мне оставалось еще десять лет. Я трепещу за вас, ибо вы убили святого.

— Милорд епископ, — сказал король, изображая усталость, — мои рыцари неверно меня поняли. Я гневался на этого человека. А кто бы не гневался? Он досаждал мне. Он мешал мне на каждом шагу. Я простил его. Я позволил ему вернуться в Англию после изгнания, и что же он сделал? Попытался поднять страну против меня.

— Он не делал ничего подобного. Это наговаривали на него его враги. Он всегда был вашим другом.

Король несколько мгновений молчал, а затем взорвался:

— Я не причастен к его смерти. Я не желал ему смерти.

— Милорд, — сказал епископ, поднимая руку, — ваши рыцари убили архиепископа, потому что вы внушили им, будто желаете этого. Вы не можете этого отрицать, и вы несете ответственность за его смерть. Боюсь, ваше искупление будет ужасным.

Короля охватил жгучий гнев. Он сжал кулак, желая обрушить его на эти невидящие глаза. Но это был умирающий, и ужасный страх и раскаяние быстро остудили его ярость. Он замер с поднятым кулаком.

— Покайтесь, милорд, — прошептал епископ. — Просите у Бога прощения за это страшное деяние.

Епископ внезапно затих. Король крикнул:

— Сюда! Епископ умирает!

Он был рад вырваться из этой комнаты смерти. Он боялся, а страх делал его злым.

«Томас, — пробормотал он, — ты будешь преследовать меня вечно?»

Он должен был бежать. Он должен был изгнать из головы воспоминания о Томасе, воспоминания об умирающем епископе.

Обычно он со всей скоростью помчался бы к Розамунде; теперь же он подумал, что невинность детей в королевской детской сможет умиротворить его лучше.

***

Когда короли Ирландии услышали, что Генрих Плантагенет высадился на их земле, они поспешили присягнуть ему на верность. Вожди и короли таких мест, как Уотерфорд, Корк и Лимерик, стремились избежать войны. Они трепетали перед мощью короля Англии. Это были кельты, высокие и статные мужчины с румяными лицами. Их туники были из грубо спряденной шерсти, а оружие — весьма примитивным: лишь мечи, короткие копья и топорики. Хоть они и были сварливы, в них часто было мало боевого духа; они страстно любили музыку, и многие играли на арфе. Их дома были из дерева и плетня; их страна была зеленой и плодородной, климат — теплым и влажным. Генриху понравилось то, что он увидел, и он напомнил своим спутникам, что и его дед, и прадед планировали завоевать эти земли, но их дела в Англии и Нормандии не позволили им этого сделать. Теперь же он, чьи владения были еще обширнее, был близок к цели.

В Уотерфорде он принял оммаж от мелких князей и договорился, что они будут платить ему небольшую ежегодную дань в знак того, что признают его своим сюзереном.

К тому времени, как он добрался до Дублина, наступил ноябрь. Он разместил свою штаб-квартиру в деревянном дворце; и он отправил двух своих уполномоченных, Роджера де Лейси и Уильяма Фиц-Алдена, на переговоры с Родериком, королем Коннахта, который был главным из всех мелких князей. Они встретились на берегах Шаннона, где Родерик ясно дал понять, что, поскольку он считает себя истинным правителем Ирландии, он не намерен отрекаться