– Мы вот здесь. – Он ткнул пальцем в карту.

Я начинал соображать.

– Сделайте тут отметку.

Он схватил перо, окунул в чернильницу и обвел Ганнибал и Эдину. Ганнибал был обозначен на карте, Эдина – нет.

– Почему здесь не написано “Эдина”? – спросил я.

– Ты умеешь читать? – удивился судья.

– Почему здесь не написано?

– Это новое поселение.

– Далеко до нее?

– Черномазый, ты даже представить себе не можешь, как плохи твои дела.

– А с чего вы взяли, что я даже представить себе не могу, как плохи мои дела? Вы пытали меня, обобрали, лишили мужества, бросили меня поджариваться на медленном огне – что еще вы мне сделаете? Скажите мне, судья Тэтчер, чего я не в силах себе представить?

Он поерзал на стуле.

– Вы-то разве могли себе представить, что черномазый, раб, негритос станет с вами так разговаривать? И кому из нас не хватает воображения?

– Ты намерен меня убить?

– Эта мысль приходила мне в голову. Я еще не решил. Ах, извините, дайте переведу. Я ить, масса, исчо не решилси.

Я никогда не видел, чтобы белый так испугался. Но вот что поразительно: сильнее всего его встревожил и устрашил вовсе не пистолет, а моя речь, тот факт, что я обманул его ожидания, что я умею читать.

– И что теперь? – спросил он.

– Идем отсюда. Только тихо. Я не знаком с принципом действия этого пистолета, он может выстрелить в любой миг, так что, пожалуйста, давайте пойдем тихо и медленно. Только захватим в сарае шнур и веревку – и пойдем прогуляться.

Проходя через кухню к задней двери, я прихватил яблок, булок и ножик.

Я погнал Тэтчера прочь из города, через лесок к реке. На плавучем причале нашлись ялики и каноэ. Я выбрал ялик и велел судье Тэтчеру сесть в середину лицом ко мне. Он греб, я за ним следил. Он греб возле берега, против течения, и продвигались мы медленно, но неуклонно.

– Ты огорчил меня, Джим, – сказал судья Тэтчер.

– Что?

– После всего, что я для тебя сделал. Я кормил тебя столько лет. Я давал тебе кров. Одежду.

– Я раб. – Я посмотрел на него – он греб, выбиваясь из сил, – и вдруг осознал, что теперь он на меня работает. – Смотрите, судья, как усердно вы трудитесь. Похоже, пока что это вы мой раб.

Его это оскорбило.

– Я не раб.

– Вы сами решили грести? – спросил я. – Нет, – ответил я за него. – Вам платят за то, что вы гребете? Нет. Вы гребете, потому что боитесь меня и того, что я могу с вами сделать? Да, судья Тэтчер.

– Я не раб.

Я направил ствол ему в лицо.

– Греби быстрее, – приказал я.

Он повиновался.

– Нет, судья, вы раб. – Старик начал уставать. – Помедленнее. Если помрете, не сможете грести.

– Откуда у тебя этот пистолет? – спросил судья Тэтчер.

– От одного человека, – не колеблясь, ответил я.

– Это “кольт патерсон”, – сказал судья.

– Вам видней.

– Такой, как у Тома Хопкинса.

– Был, – уточнил я.

– Ты убил его?

– Да. – Я посмотрел ему в глаза. – Но не из пистолета. Я его задушил. Смотрел, как он перед смертью дрыгал ногами, как будто болтается на веревке. Гадкое зрелище. Мне даже стало его немного жаль. Наверное, этим мы с вами и отличаемся.

Теперь его пугало уже не то, как я изъясняюсь. И не то, что мне случалось убивать. Теперь его пугало, насколько мне безразлично, что он узнал о моем преступлении.

– Я видел, как Хопкинс изнасиловал рабыню, – продолжал я. – Видел, но ничего не сделал. Вам доводилось насиловать рабынь? Когда вы были молоды и полны сил, до того, как сами стали рабом? Вам доводилось насиловать женщин?

Он красноречиво промолчал.

Я кивнул.

– Мне нет интереса убивать вас, судья, хотя это едва ли отягчит мою участь, не так ли? Но я не намерен подпитывать ваши фантазии, будто вы добрый хороший хозяин. Независимо от того, как кротко вы пускали в ход кнут, независимо от того, сколько сочувствия вы выказывали, когда насиловали. Да, наказывая нас, вы давали нам меньше плетей. И не раз позволяли нам отдохнуть, когда стояла жара.

– Я добьюсь, чтобы тебя казнили.

– Не сомневаюсь.

Мы проделали несколько миль вверх по реке. Солнце вставало, и нам нужно было спрятаться. Белый, который везет на лодке негра, непременно привлечет внимание. Судья обливался потом. Он не занимался физическим трудом со времен своей юности. Я заметил, что он собирается вытащить ялик на каменистый берег, и велел ему оттолкнуть лодку от берега.

– Пусть плывет, – пояснил я.

Он повиновался.

– А вы ползите сюда, – добавил я и посмотрел на деревья. – Это место почти весь день должно быть в тени.

– Что ты намерен делать? – спросил судья.

– Привязать вас к этому дереву.

– Еще не хватало.

– Альтернатива громкая и, на мой взгляд, все-таки чрезмерная. Вряд ли вам это понравится.

– Почему ты так разговариваешь? – в который раз спросил он.

– Сядьте, пока я вас не пристрелил.

Он сел, и я надежно привязал его к платану, однако не слишком крепко. Если захочет, сумеет высвободиться. Затыкать ему рот я не стал. Я оставил ему его голос, он волен был кричать и визжать, насколько достанет сил.

Рано или поздно кто-нибудь обязательно проплывет мимо. На реке всегда многолюдно. Так что, если сюда не заявится медведь или ретивый енот и если у судьи не откажет сердце – скорее всего, он выживет.

– А в сумке что? – спросил он.

– Книги. Вряд ли вы их хватитесь.

– Какие книги?

– Интересный вопрос, – сказал я. – Вы меня удивили. История какого-то раба. Одна из них. Ее ни разу ни открывали, так что вы ее точно не хватитесь. Даже не знаю, зачем она вам понадобилась. “Кандид”. Что-то еще Вольтера. Джон Стюарт Милль.

– Господи боже, что вообще происходит?

– Назовите это прогрессом, – сказал я.

Он поерзал в веревках.

– Ты не можешь оставить меня здесь вот так, – сказал он.

– Как – так? Живым?

Он сплюнул и уставился на реку.

Я посмотрел на карту и понял, что Эдина лежит далеко на запад от Миссисипи и к северу от меня.

– Ничего у тебя не выйдет, – сказал судья.

– Может, и так.

Глава 10

Идти было трудно. Передвигаться только ночью я более не отваживался. Кто знает, когда судья Тэтчер высвободится – или его найдут – и расскажет всем о случившемся. А он знает, куда я направляюсь. Вот я и спешил. Я преодолел огромное расстояние и, хотя