“Господи, что происходит?”, – да так громко, что перебудил всю труппу. Обернувшись, я увидел вчерашнего здоровяка, отца белой девицы Полли. Я не знал, что кричать и как именно. Для него мне надо было разговаривать как белые. Для всей остальной труппы я должен был разговаривать, как черный раб. И для второго своего вопля я выбрал расово нейтральное “Божечки! О Божечки!”
В палатку вбежал Эммет с фонарем. И едва не упал, увидев мужчину в белом костюме.
– Мне нужно было еще раз потрогать этот парик, – объяснил здоровяк.
– Что? – Эммет уставился на него так, будто здоровяк горит. – Ради всего святого, что вы тут делаете?
– Мне просто нужно было еще раз потрогать этот парик, – повторил тот.
Эммет повернулся ко мне. Он растерялся не меньше моего, а испугался, наверное, и того пуще.
– Он на ощупь как настоящий, – продолжал отец Полли. – Скажите-ка, почему он у вас спит в гриме и парике?
– Смывать слишком трудно, – ответил Эммет.
– Но вы-то смыли.
– Зачем вы здесь? – спросил Эммет.
– Вы-то смыли, – повторил здоровяк.
– Мне послать за шерифом? – спросил Эммет.
– Валяйте, – сказал отец Полли. – Мой племянник по части законов дока.
Эммет затравленно посмотрел на него, но наконец нашелся:
– Тогда я пошлю за вашей дочерью?
– Что?
– Ей известно, что вы рыщете по ночам и щупаете спящих мужчин?
Отец Полли хотел было ему ответить, но запнулся и промолчал.
– Где он вас трогал, Джим? – спросил Эммет и тут же добавил: – Не говорите ни слова.
– Волосы, – сказал отец Полли. – Я всего-то пощупал его волосы.
– Прикажете сообщить вашей дочери, что вы всего-то пощупали волосы этого человека? Что вы ночью пробрались в палатку, чтобы пощупать волосы постороннего человека?
– Сэр, мне не очень-то нравится ваш тон, и я, разумеется, возмущен вашими оскорбительными намеками.
– Какими еще намеками? Как вас зовут?
Мужчина попятился к выходу из палатки.
– Я пойду. – Он покачал большой головой. – Я знаю, тут что-то не так. Я это знаю.
– Сэр, как вас зовут?
Мужчина сбежал.
Эммет огляделся по сторонам. Посмотрел на меня, на Нормана, потом на Большого Майка. Вскинул руки и закричал:
– Собирайтесь! Собирайтесь! Этот болван скоро опомнится от испуга. Вернется и обнаружит, что это был не парик. Собирайтесь!
– Плохо дело, – сказал Норман.
Я застыл на месте. Я все еще чувствовал в волосах пальцы этого сумасшедшего.
Большой Майк маленькой ладошкой хлопнул меня по плечу.
– Помоги мне убрать палатку, – попросил он.
Все собирали вещи, и громоздкие, и небольшие. Эммет прервался было, взглянул на меня. И сказал такое, что меня озадачило. Озадачило, потому что я толком не понял, что означают эти слова. Озадачило, потому что прежде мне их не говорили. Он сказал:
– Извини.
Я хотел было помочь Большому Майку убрать палатку, но от услышанного замер как вкопанный.
– Идем, – сказал Норман.
Я направился прочь. Последние члены труппы еще укладывали свои пожитки, а мы уже топали по изрезанному колеями проселку, что вел из города. Я шагал впереди, рядом с Дэниелом Эмметом.
– Это я виноват, – сказал я.
– Ты, возможно, причина, но ты не виноват.
– И все равно, сэр, я извиняюсь.
– Хочешь послушать мою новую песню? – спросил Эммет.
– Да, сэр.
Он откашлялся и запел:
Эх, попасть бы мне снова в тот хлопковый край,
Где жива старина по сей день, так и знай,
Посмотри, посмотри, посмотри, Диксиленд.
В Диксиленде я появился на свет;
С того давнего утра прошло много лет.
Посмотри, посмотри, посмотри, Диксиленд.
Эх, попасть бы мне снова в Дикси.
Ура! Ура!
В этом краю себе слово даю
Жить и скончаться в Дикси.
Я еду, еду, еду на юг в Дикси.
Я еду, еду, еду на юг в Дикси.
Последнюю ноту Эммет держал на удивление долго.
– Я назвал ее “Диксиленд”. Что думаешь? – спросил он.
– Сэр?
– Тебе понравилось?
– Песенка знатная, – сказал я.
– Как будто ты в этом понимаешь, – бросил он пренебрежительно.
– Я понимаю, что песня мне по душе, – сказал я. Пусть думает, что я не способен распознать его сарказм.
– Спасибо, Джим, – произнес он, чтобы меня заткнуть.
Эммет оглянулся и с явным удовлетворением увидел, что погони за нами нет.
– Признаться, я сам не знаю, почему мы сбежали.
Я не стал ему говорить, что я-то как раз знаю, почему бегу.
– Мистер Эммет, можно спросить вам вопрос?
– Конечно.
– Я ить таперича ваш? Я же видел, как вы купляли меня у того малого на конюшне.
– Нет, ты не мой.
– То ись ежели я захочу, могу убежать в лес, только меня и видели, и ничего?
– Я взял тебя тенором. Заплатил двести долларов, и ты обязан их отработать.
– Понятно. Убежать я не могу, и вы будете мне платить, но денежки попридержите, пока я не выплачу ентот долг.
– Пока я не получу обратно те двести долларов.
– И сколько вы будете мне платить? – уточнил я.
– Мы это еще не обсуждали, так ведь? Думаю, доллар в день справедливая цена, как считаешь? Доллар в день – хорошее жалованье, тем более что тебе никогда еще не платили.
– Енто столько обычно зарабатывает тенор?
– Тенор-негр – да. Я считаю, это хорошее жалованье. – Эммет кивнул большой головой и замурлыкал под нос мотив своего “Диксиленда”.
– Доллар в день, – повторил я. – Получается, две сотни дней.
– Двести выступлений, – поправил меня Эммет.
– Сто девяносто девять, – сказал я.
Эммет выразительно промолчал.
– Сэр, я ить понять пытаюся. То ись вы говорите, что ежели раб ваша собственность – это не то же самое, когда он у вас в рабстве, пока отрабатывает свой долг?
Я сам не ожидал, что задам ему этот вопрос, но, видимо, так и вышло, поскольку произнес я все это на правильном и надлежащем рабьем наречье.
Эммет бросил на меня косой взгляд.
– Не мог бы ты повторить?
– Боюсь, не мог бы, – ответил я.
Глава 32
Шагали мы долго; в скрипучих ботинках, которые все-таки отыскали мне менестрели, я заработал страшные мозоли. Ноги болели так, что в конце концов я разулся и пошел босиком. Сырая земля холодила ступни и облегчала боль. Я то и дело гадал, где Гек, все ли у него в порядке, удалось ли ему сбежать от того жулья. Я догадывался, что не удалось. Если бы Гек сбежал, наверняка вернулся бы ко мне.
Мы пришли в городишко – скорее даже поселок, – где занимались главным образом заготовкой леса. Там-сям лепились друг к другу хижины,