Рассказ его был обстоятельным, долгим, как большинство поездных и пароходных историй, когда некуда торопиться ни рассказчику, ни слушателям. Вспоминал он, как отряд сектантов-изуверов пробивался к китайской границе, как убивали, мучили попадавшихся на пути в селах коммунистов и просто бедняков, как чекисты окружили «божью» банду и сдалась она, только расстреляв все патроны.

— Много, ох, много горя «святые люди» принесли, — закончил он.

— Не может быть! — невольно вырвалось у Саши.

Рассказчик спокойно посмотрел на него.

— Стар я, дорогой мой, врать. Вы монаха, сектанта, наверно, и в глаза не видывали, а мой брат в бою с их атаманом погиб…

Поняв, что сболтнул лишнее, Калмыков быстро поправился:

— Я не про то, я вам верю. Я хочу сказать, что какие же это святые люди! Бандиты и только.

— Какие есть, — сухо ответил рассказчик, которого восклицание Саши все-таки обидело.

— У нас в селе тоже был случай, — начала Елена Гавриловна, прерывая неприятное молчание, воцарившееся в купе. — Была знахарка и вот приходит к ней девушка…

Калмыков залез к себе на полку, лег. Зыбкая мысль о встрече с неизвестным мужчиной, ныне соседом по купе, совсем покинула Сашу. Подумал о нем с ненавистью: конечно, коммунист, большевик, безбожник. Рассказы его — большевистская пропаганда, правды в них ни на грош. Конечно, всякая вера, кроме иеговистской, ошибочна, те сектанты, которых он называл «штундой», не придут к спасению души. Но верующий, в какого бы бога он ни верил, бандитом не станет. Лживые выдумки, с такими россказнями придется еще встречаться не раз… Сашу не обманешь. Он разбирается, где истина, где клевета, облыжные поклепы на святых людей. Пусть другим головы морочат своими историями…

Время текло медленно. Попутчики внизу беседовали о своем, смеялись. Саша внимательно слушал их, не слезал с полки. Каждое слово могло представлять для него ценность — мало ли о чем разговаривают в купе поезда, может, и сболтнут нужное «пионеру».

В четыре тридцать пополудни поезд подходил к городу, до которого Калмыков взял билет. Осторожности ради, сошел на предпоследней станции. Добрался в город автобусом, хотя и понимал, что вряд ли его ждут, разыскивают на вокзале: уж очень далеко он теперь от того места, где спрятан парашют.

И снова, в который раз за последние месяцы, Калмыков вспомнил о «старших». Как мудры они, обучив его всему, что теперь так нужно для сохранения свободы и безопасности. В самой сложной обстановке Саша не растеряется, знает, как поступить. Он — настоящий миссионер, посланец Иеговы, и бог незримо хранит его. Нет беды, которой испугался бы Саша, нет трудности, которую не смог бы преодолеть…

В городе прежде всего заглянул в магазин, купил плащ и несколько рубашек, галстук, дорожные вещи, чемодан, в который все уложил. Сходил в парикмахерскую, переменил прическу — умышленно отпущенные раньше волосы подстриг коротким «бобриком».

Окончив все необходимые дела, отправился в аэропорт. Взял билет на самолет дальнего следования.

Первоклассный воздушный лайнер мчал несколько десятков пассажиров на огромной высоте. «Машина военная, только временно переделана», — сразу же смекнул Калмыков.

Не прошло и суток, а Калмыков очутился, что называется, за тридевять земель от того места, где попал на советскую территорию. Следы заметены чисто, считал он, никаких признаков своего пребывания «пионер» не оставил.

На самолете прибыл в город Приморск. Там Калмыков должен отыскать человека. Никакого отношения к сектантам он не имеет и тем особенно ценен. С поверхностной точки зрения между ним и иеговистом существовала только одна общность — во враждебности к советской власти. Но это решало все остальное. Пусть Калмыков и его будущий сообщник разной веры, разных национальностей, разных характеров, разных воззрений на жизнь, — в главном они едины. Калмыков не сомневался: тот, к кому явится он, «пионера» не выдаст. Цепью обстоятельств, на которую в свое время обратили внимание сведущие люди, будущий сообщник, не знающий Калмыкова, окажется обязанным помочь «пионеру». Иначе поступить он не может. Поэтому и выбрали его среди тех немногих, на кого имел основания положиться Калмыков.

Первые дни в Советском Союзе для «пионера» самые трудные. В эти дни он представлял угрозу и для других — своим появлением мог «провалить» существовавшую в городе подпольную иеговистскую организацию. Поэтому решили использовать для безопасности иеговистов «еретика», о судьбе которого «свидетели Иеговы» ни в какой мере не тревожились. Что с ним случится потом, не так уж важно. Главное, чтобы Калмыков не скомпрометировал единоверцев. Убедившись, что слежки нет и вообще все в порядке, «пионер» пойдет к иеговистам.

Таков был план, приводимый Калмыковым в исполнение…

…А подполковник Василий Сергеевич Приходько даже не подозревал, что около суток находился в одном купе с мальчиком, память о котором хранил с давних послевоенных лет. Сейчас Приходько ехал в Москву. Он следовал к новому месту службы…

Судьба случайно столкнула этих двух людей и вновь развела врозь.

Глава пятая

У КЛАДБИЩЕНСКОЙ СТЕНЫ

Шая Грандаевский удобно расположился на обломке могильного камня, плечом прислонился к стене. Она пахла пылью, приятно грела. День сегодня неудачный — солнце перевалило зенит, а на кладбище ни одного нового покойника. Нищие скучали. Шая щурился на солнце, плевком старался попасть в муравья, который деловито волок сухую былинку. Моня, как всегда, ковырял в носу. Этя бормотала непонятное, шлепая отвисшими мокрыми губами. В часы безделья тертая компания вела себя относительно спокойно. Но что начиналось на кладбище, когда нищие чуяли «добычу» — приближение очередной похоронной процессии! Наглые, бесстыжие, с отвратительными глазами идиотов и гнусными физиономиями пропойц, тунеядцы лезли к родственникам умершего и требовали — не просили, а требовали! — подаяния, в случае отказа угрожая страшными библейскими проклятиями. Убитые горем религиозные люди не спорили, щедро одаряя подлую ораву трудовыми деньгами. Так велел закон Моисея, так велось исстари. Столетиями, а может и тысячу лет подряд, плакальщики по покойникам были неотъемлемой принадлежностью похорон, они входили в часть религиозного обряда, прогнать их значило осквернить память умершего. И не один атеист, согласившийся на религиозный обряд, «чтобы стариков не обижать», горько раскаивался здесь в своей беспринципности. Нищих пробовали унять, но вся свора, разыгрывающая из себя слабоумных, немедленно выказала отличное знание законов: они, дескать, не попрошайки, они служители культа, действуют в соответствии с религиозными обрядами. Преследовать их, значит посягать на свободу вероисповедания. Если и это не помогало, нищие на время убирались вон с кладбища, чтобы потом, когда гроза