Саша жадно вглядывался во все встреченное — в детали пейзажа, едущие машины, рассматривал людей, что брели вдоль.

Люди, люди — молодые, старые, веселые, хмурые… Как найти путь к сердцу их! И найду ли я?! Дай, господи, силы верному твоему слуге!..

— Вот, приехали, — сказал шофер. Лицо его осунулось, выглядело усталым.

— Да, вижу, — откликнулся Саша.

— Тебе на какую улицу?

Калмыков ждал такого вопроса. Ни одной улицы в Григорьевке он, конечно, не знал. Однако его заставили в свое время наизусть выучить названия улиц, которые чаще всего встречаются в Советском Союзе. Приходится рискнуть: «А, была не была!».

— На Пушкинскую, — сказал первое вспомнившееся.

— Знаю, — кивнул шофер.

— Второй дом от угла.

— Ясно.

Стрелка указателя скорости передвинулась с цифры «80» на «60», затем на «40». Машина въехала в Григорьевку. По обеим сторонам дороги потянулись маленькие домики, из труб которых вился вкусный кухонный дымок. Две женщины стояли у водоразборной колонки, увлеченно судача. Мужчина в рабочем костюме ехал на велосипеде. Когда такси обогнало его, велосипедист дружески улыбнулся Саше.

Еще несколько поворотов и Саша, который следил за табличками, чтобы не пропустить нужной улицы и тем не вызвать недоумения у шофера, прочел: «Пушкинская».

— Приехали, большое спасибо, — сказал Калмыков.

— Не за что, разве ж я не понимаю — мать, — отозвался шофер.

Саша глянул на счетчик. Добавил сверх полагающейся суммы двадцатипятирублевую бумажку, протянул шоферу. Тот покачал головой:

— Не к чему. Есть, правда, среди нашего брата таксистов хабарники…

— Я отблагодарить хочу, — объяснил Саша.

— Благодарность на деньги не ценят. Я и без того чувствую, что ты мне благодарен… Прощай.

Шофер включил мотор. Машина рванулась, пахнув в лицо Калмыкову перегаром бензина. «Пионер» стоял в неловкой позе, сжимая возвращенную шофером кредитку. С таким отношением к деньгам ему сталкиваться не приходилось. Деньги ценили во всех чужих городах, где он побывал… Странно…

Однако предаваться размышлениям не было времени. До Григорьевки добрался благополучно. Теперь следовало, не задерживаясь здесь, ехать дальше. Отправился на вокзал.

Ближайший поезд дальнего следования уходил через полчаса. Калмыкова он вполне устраивал. Куда ехал поезд, безразлично: лишь бы подальше. Саша взял билет и почему-то сразу почувствовал сильный голод. Ведь последний раз он ел много часов назад и за много сот километров отсюда, в другом мире, по ту сторону границы… Станционный буфет уже открылся, и Саша с удовольствием выпил стакан свежего крепкого чая, съел два бутерброда. Разноцветные бутылки на буфетной стойке вызвали воспоминание о ночном знакомце Михаиле, который оказал «пионеру» неоценимую услугу. Как-то он там? Наверно, страдает с похмелья!..

…Запыхтел паровоз. «Поезд номер… прибывает к третьей платформе, стоянка…» — пробубнило радио.

Саша доел бутерброд, расплатился с буфетчицей. Вышел на платформу. Отыскал свой вагон. В купе было прохладно. Пахло лаком, паровозным дымом, одеколоном. Две нижних койки были заняты, верхняя принадлежала Саше. Попросил проводника расстелить постель, лег, закрыл глаза. Вспомнилась темная кабина самолета, в которую хлестал ночной ветер, страшные мгновения прыжка, ночное шоссе, огни — фонарей или звезд? — рассерженное лицо шофера, отказывающегося от «чаевых». «Я еду к больной матери!» — громко сказал шофер…

Саша заснул.

Когда проснулся, весело постукивали колеса. Чистый солнечный луч косо двигался по потолку. В луче плавали пылинки, гоняясь друг за другом. Под свежим ветром трепетала занавеска.

С новым, незнакомым раньше чувством — страхом преследуемого, который скрывается от погони, — Калмыков приподнялся на локте, оглянулся.

Внизу сидели мужчина и женщина. Он — немолодой, с резкими чертами загорелого лица, шрамом на щеке. Одет в пижамную куртку, спортивного покроя шаровары. Даже в этом вольготном костюме по каким-то неуловимым и в то же время отчетливым признакам, прямой фигуре чувствовался военный… И еще одно странное ощущение вдруг пришло к Саше. Ему показалось, что он когда-то, где-то видел этого человека. Усмехнулся: только попал в Советский Союз, а уже чудятся знакомые! Не трусишь ли? Сразу прогнал от себя эту мысль, твердо сказал себе: «Без глупостей! Никогда и нигде встречаться с ним я не мог». Колебания, слабость — от недостатка веры. Саша должен положиться на бога во всем, следовать его велениям, верить в его благость. Бог защитит Сашу, ведь ради дела Иеговы прибыл он сюда…

Женщине, что занимала третье место в купе, было под сорок, светлые волосы уложены на затылке незатейливым узлом.

— А, сосед, — сказал мужчина, почувствовав на себе Сашин взгляд. — Лихи вы спать.

Женщина тихо засмеялась. Сказала:

— Молодые люди всегда долго спят.

Голос и смех у нее был приятный, грудной.

— Правильно! — с нарочитой бойкостью отозвался Калмыков, понимая, что молчать невежливо. — К тому же, устал я. Перед отъездом целую ночь не спал, теперь наверстываю.

— Срочная работа? — поинтересовался попутчик.

— Да… Срочная… Пойду умоюсь, — сказал, предотвращая дальнейшие вопросы. Натянул брюки, рубаху, спрыгнул с полки.

— Позвольте, а мыло у вас где? — спросил мужчина, когда Саша, перекинув через плечо полотенце, собрался выйти из купе.

Калмыков не растерялся. Как бы посмеиваясь сам над собой, ответил:

— Так тщательно собирался, что и мыло и зубную щетку дома оставил. Новые покупать придется.

Попутчик от души расхохотался. Улыбнулась и женщина. Саша вдруг почувствовал: от простой беседы с этими совершенно незнакомыми людьми что-то как бы оттаивает в сердце. Ведь за всю жизнь — всю жизнь! — никогда и никто так не говорил с ним, даже «Джон». «Джон» был ласков, жалел Сашу, но беседы его всегда оставались беседами старшего с младшим, поучающего с поучаемым… А другие, с кем доводилось встречаться Саше?.. Он уважал их, порой восхищался ими, но ни в ком не чувствовал настоящей, безыскусственной приязни.

— Ох, молодежь, молодежь, — говорил тем временем попутчик. — Поверите, Елена Гавриловна, я тоже таким был — скорей, на бегу все. А куда скорей, я вас спрашиваю?.. Однажды в Сибири на посиделки зимой за пять километров отправился, а рукавицы забыл! Рук лишиться мог, вот оно «скорей».

Пошарил на полке, достал и протянул Саше дорогой кожаный несессер:

— Прошу! Тут и мыло, и одеколон, и бритва, ежели побриться желаете.

— Спасибо, я… — смущенно забормотал Саша.

— Спасибо потом скажете. Берите.

Делать нечего, пришлось принять услугу, предложенную просто и деликатно.

Вернулся в купе бодрый, свежий.

А мужчина рассказывал Елене Гавриловне новую историю, тоже случившуюся с ним в Сибири.

— …И тогда собрал он, значит, своих монахов и — в тайгу. А вооружены — лучше не надо: «арисаки» — японские винтовки, винчестеры, два пулемета, гранат уйма. У нашего брата, у