К началу века не только все западные товары продавались в различных специализированных магазинах, но и французские, и итальянские вина уже появились в супермаркетах. Неужели Китай так сильно изменился?

Конечно, марш глобализации достиг и этой страны, и это было не только одолжением иностранцам, которые все чаще приезжали сюда, чтобы остаться.

Поначалу могло показаться, что наличие этих продуктов – особое удовольствие только для нас, иностранцев, но это было бы недальновидно. Процесс «модернизации», особенно среди молодежи, уже шел полным ходом: огромный интерес вызывала наша музыка, фотоаппараты, спортивная одежда. Прибывали новинки Запада – японские, французские, итальянские и даже американские фильмы, билеты на которые раскупались за недели вперед.

И даже в строгом Пекине, в последний вечер, когда мне казалось, что здесь все останется по-прежнему, мне довелось стать свидетелем триумфа одного из наших незабываемых фильмов. Это были «Похитители велосипедов». Я не мог понять, насколько хорошо был сделан дубляж, но меня насторожило, что никто из зрителей так и не рассмеялся. Наверняка либо фильм неверно перевели, либо тема кражи велосипедов и впрямь не так смешна. Возможно, для публики, добравшейся до кинотеатра на Ванфуцзин, в углу хутуна «Золотая рыбка», на велосипедах, это было знакомое «занятие».

Парковка напротив, почти у самого входа на улицу Дунхуамэнь, была заставлена тяжелыми черными велосипедами, одинаковыми для мужчин и женщин, без номерных знаков и табличек, пристегнутыми цепями и запертыми на яркие замки, несмотря на неусыпное присутствие двух охранников, стоявших на страже.

Лучше думать о прибыли

«Иностранные друзья, приезжайте к нам и инвестируйте». Слоган был ярким, иллюзия большого бизнеса привлекала с меркантильной щепетильностью. Китай оставался верен себе, его древнее коммерческое призвание возродилось из пепла Культурной революции, ратовавшей за разрушение старого мира. Вместо этого китайское руководство во время открытия заговорило на языке, столь близком капитализму, и в центре внимания оказалось волшебное слово: «прибыль». Для Карла Маркса собственность в любом случае была воровством, для Дэн Сяопина – справедливой наградой за труд. Из них двоих, несомненно, был прав последний.

Мы, западные люди, так ценим роскошь, не только за «статус», но и за удобства, которые она предоставляет, особенно вдали от дома. Комфорт кажется противоположностью пролетарской аскетичности марксизма. Но кто это сказал? В начале роскошные пятизвездочные отели, возникающие повсюду как грибы после дождя, казались предназначенными для нас, обладателей кредитных карт и дорожных чеков, но вскоре стало очевидно, что они будут заполнены китайцами, ранее бедными и, возможно, даже не слишком богатыми, но достаточно состоятельными, чтобы считать роскошный отель местом отдыха.

С наплывом иностранных туристов в 80-е и 90-е годы возникло подозрение, что эти все более роскошные отели – не что иное, как новые Концессии, призванные изолировать иностранцев, создавая у них иллюзию, будто Китай стал вестернизированным.

В пышности мрамора и ковров, в блеске латуни и хрусталя, под прохладой кондиционеров и со всеми удобствами под рукой можно было ошибочно принять Китай за то, чем он на самом деле не являлся, упустив возможность увидеть реальность, простирающуюся вокруг, за пределами храмов и дворцов.

Заключенный в подпрыгивающих на рессорах автобусах, путешествующий словно посылка из одного места в другое, из одного позолоченного гетто в другое, без малейшего представления о реальном положении дел в стране, без какого-либо соприкосновения с душой народа, турист в годы реформ становился жертвой изысканного обмана. И пока все это происходило под лозунгом провозглашенной открытости, Великий Китай наводил порядок в своем гражданском обществе и перестраивал его, опасаясь «духовного загрязнения», которое всегда таится в отношениях с waiguoren – иностранцами. Так, невольно повинуясь древнему стремлению к закрытости, он торжествовал в своем многообразии и таинственности.

Перед лицом этих блестящих «соборов для иностранцев», каковыми были пятизвездочные отели, невольно возникал вопрос: действительно ли это свидетельствует об открытости страны для Запада? Для тех, кто наблюдал за этой страной поверхностно и спешно, и, возможно, впервые и единственный раз, ответ был утвердительным. В самом деле, сервис в баре на западный манер, щегольская униформа камердинеров, рок-музыка, льющаяся из динамиков, англоязычная газета, разворачиваемая ранним утром под дверью спальни, завтрак из омлета с хлебом, маслом и джемом, и, наконец, учтивые «да, сэр», «доброе утро, сэр», «спокойной ночи, сэр», которые шептали компактные, безупречно одетые, получившие американское образование молодые люди, – словом, бесконечная череда свидетельств произошедшей вестернизации создавала впечатление, будто Пекин и Китай широко распахнули свои двери.

Однако взгляд бывалого человека видел в этих новых отелях гораздо большее сходство со старыми Концессиями, где иностранцы жили в гетто в XIX и XX веках. В бывшем квартале Легации, расположенном между железнодорожным вокзалом, старым отелем «Синь Цзяо» и проспектом Чанъань, еще оставалось несколько уцелевших домов: в зеленых садах за мощными стенами проглядывали коттеджи в стиле модерн, которые вскоре должны были отреставрировать для размещения муниципальных учреждений.

Разрыв между китайцами и иностранцами становился все более очевидным, и новые отели идеально соответствовали этому разделению. Несколькими годами ранее, во времена туристического бума и до строительства различных отелей Sheraton, Hilton или International, более или менее связанных со своими гонконгскими, токийскими и манильскими собратьями, гостиницы для иностранцев, пусть и менее комфортабельные, и привлекательные, были органично вписаны в городскую ткань Пекина и располагались вокруг площади Тяньаньмэнь: так было со знаменитыми и расположенными в центре Пекина отелем, различными Minzu, Hsin Chiao, Qianmen. Внезапно эти отели «устарели» и стали в основном предназначены для «заморских китайцев», а основной поток долларового туризма перенаправился в «соборы», расположенные вдали от проторенных дорог. Так что после завершения различных изнурительных туров люди возвращались в золотое гетто до захода солнца, чтобы не покидать его до следующего дня.

Да и куда, в конце концов, можно отправиться без гида, без переводчика, без возможности объясниться с таксистом, не зная ничего, кроме желания оставаться со «стаей» в уютных стенах отеля?

Тонкая политика великого апартеида, состоящая из загадочных улыбок и безупречного комфорта, из вежливых, но твердых отказов и жесткого расписания в неподходящее время, подавляла любые проявления индивидуализма. Китай тогда с тревогой ожидал компромисса между тем, что было национальным (китайская модель), и тем, что пришло извне (иностранная модель). Проводимые эксперименты были шаткими, страх перед ошибками также был очевиден, поскольку в случае промаха еще не было ясно, кому придется расплачиваться. Переход был крайне опасен, обнажая темные уголки, которые до тех пор реформы ловко скрывали от наших глаз. Естественная сдержанность людей, привыкших к резким переменам – часто болезненным – сочеталась с искренним желанием попробовать, потребовать перемен, захотеть