Конфуцианский неокапитализм

Вблизи Дэн Сяопин производил впечатление маленького, хрупкого человека. Но стоило ему заговорить непредсказуемым голосом, как сразу становилось ясно – он крепкий орешек. Мао говорил о нем: «Снаружи мягкий, как хлопок, внутри твердый, как острие клинка».

Я вернулся в Пекин вслед за государственной миссией итальянского правительства во главе с Кракси[255] и Андреотти[256]. В свои восемьдесят два года Дэн был, как всегда, бодр, остроумен и полон жизненной энергии. Его поддерживал помощник, напоминавший медбрата, но во время беседы с итальянцами он производил впечатление чрезвычайно проницательного и ясного человека.

Великий период экономических реформ, когда из Пекина дул ветер модернизации, носил его имя. Без этого невысокого человека (его рост составлял всего пять футов) Китай, скорее всего, до сих пор был бы погружен в маоистские утопии.

Дэновская модель не имела аналогов – это был прагматизм, причем китайский прагматизм, возведенный в систему. Многое было почерпнуто из конфуцианского наследия, источника вдохновения, казалось, оживившего всю страну.

Тем же летом 1986 года я побывал в Цюйфу, провинция Шаньдун, забытой деревне Конфуция, и увидел процессии «верующих», идущих к святыням Реформации. После катастрофического десятилетия Культурной революции пожинались первые плоды десяти лет обратного движения.

Я спросил Андреотти, кажется ли ему, что правящее руководство прочно держит бразды правления. Он был человеком, разбиравшимся в подобных вещах, и я не сомневался, что он ответит утвердительно.

Год Тигра подходил к концу. В китайском гороскопе это символ силы, как созидательной, так и разрушительной.

До этой даты, по китайским источникам, баланс был положительным. Многое изменилось, хотя и с неизбежными противоречиями, не ускользавшими от взгляда тех, кто видел Китай прежде.

Когда я впервые приехал сюда в 1976 году, Мао был еще жив, а Пекин представлял собой провинциальный городок, утопающий в зелени и очаровывающий своей поэтичной атмосферой. Спустя десятилетие это был уже город-стройплощадка, поражающий строительным бумом: повсюду возвышались небоскребы и здания, некоторые из них – смелые и ультрасовременные. Все это, конечно, было гораздо менее поэтично, но более созвучно времени, хотя и предвещало значительные социальные проблемы в ближайшем будущем.

И так было повсюду: все города охватила модернизационная лихорадка, введенная Дэн Сяопином, единственным истинным архитектором ставки, которую Китай делал на себя. Задача состояла в том, чтобы к 2000 году превратить страну в подлинную, сильную и современную экономическую державу. Пусть не к двухтысячному, но это произошло в начале десятых годов XXI века. Дэн «ошибся» на десятилетие, но все сделал правильно.

В его стремительном порыве не было учтено, что модернизация также означает демократизацию. Китайцы бросились воплощать это с большим энтузиазмом, и эффект не заставил себя ждать. Главное – он виден сейчас: те, кто путешествовал по Китаю прошлого, с трудом узнают Китай конца века.

Маоистская политика «общего котла», гарантировавшая каждому возможность поесть и насытиться, канула в лету. Дэн смахнул пыль с маоистского лозунга «кто не работает, тот не ест».

Он, как никто другой, понимал, что слова Мао нужно использовать по назначению, ведь тот говорил все и противоположное всему. Поэтому Дэн добавил, что обогащаться – это правильно, позволяя крестьянам делать это без особых угрызений совести и раздумий. Результат впечатлял: Китаю суждено было стать ведущим мировым производителем зерна и хлопка, при этом обрабатываемая территория составляла всего 8 %, остальное – пустыни, горные реки и озера.

Страна открылась миру с легкостью, и не было ни одного сектора экономики, который бы не захлестнула волна реформ. Приватизация пронеслась галопом, без излишних правил, но с большим успехом.

Шанхай «проснулся» настолько, что правительству пришлось вмешаться, чтобы сдержать его рост, иначе он слишком сильно отклонился бы от национального стандарта и мог бы приблизиться к уровню Гонконга. Иностранные инвестиции пользовались огромным спросом, и в момент, когда была одобрена административная децентрализация, правительство предоставило провинциям возможность напрямую импортировать технологии и оборудование из-за границы, тем самым обходя несправедливые централизованные бюрократии и косвенно критикуя марксистскую модель государства.

Это был очередной эксперимент, и Дэн, искусный игрок в бридж, был уверен в своей козырной карте, хотя многие опасались, что он блефует. А между тем капитализм внедрялся большими дозами, приводя в движение доселе неизвестный механизм. Неофитский пыл «коллективных конфуцианских неокапиталистов» открыл новую главу прагматизма, которая оптимистично заняла свое место на флагштоке Пекина.

«Возвращение» Китая

Реформы, которые, безусловно, потрясли Китай в 1990-е, могли ввести в заблуждение западных наблюдателей. В последние годы прошлого века, особенно в городах, изменения действительно бросались в глаза, но это была лишь внешняя оболочка.

Стремление к Западу было велико, но не стоит обольщаться: все делалось в «китайском стиле». Пекинские правители всегда смешивали реальность и утопию с атавистической наивностью, так что неосведомленные западные люди в итоге интерпретировали факты тысячей разных способов, каждый в своих интересах, почти всегда неверно трактуя их суть.

Стал ли Китай Дэна капиталистическим? Нисколько. Так как же следует оценивать этот безумный рывок к капитализму? Для китайцев это была просто необходимость экономической «перенастройки» после стольких безрезультатных радикальных экспериментов. Вот и все.

Но один факт неоспорим, он так же ощутим в Пекине, как и в Шанхае, в Тяньцзине, как и в Кантоне: китайцы давно отошли от укоренившейся марксистской ортодоксии, «чуждой» их культуре, при этом не приняв капитализм, который в равной степени далек от их истории и традиций.

Самым коротким путем к развитию стало (и остается) новое экономическое конфуцианство, которое кто-то метко окрестил «конфуцианским меркантилизмом». Эта новая формула не пугала пекинских правителей того времени, напротив, они видели в ней идеальное решение для своих задач.

Синтез двух направлений конфуцианской мысли (коллективистского и меркантилистского) стал основой экономического бума в Гонконге, Сингапуре, Южной Корее и на Тайване. К тому же, всегда стоит помнить, что Конфуций был сторонником прагматизма и реформ. Никто не был более синоцентричен, чем он, и в некоторых аспектах и Мао, и Дэн походили на него, пусть это и может показаться кощунством.

В последние два десятилетия XIX века в китайской прессе активно обсуждался вопрос, связанный с возрождением конфуцианства и противоположный реформаторскому открытию. Он касался особенно важной для пекинских властей проблемы, получившей название «духовная цивилизация».

В редакционной статье газеты «Пекин информ» политический обозреватель попытался успокоить китайцев, опасающихся негативного влияния модернизации. Восхваляя «идеологию мелких производителей,