– Как ты, девчонка, которую я спасла от нищеты и позора, могла что-то замышлять против меня?! Почему на тебе плащ этой мерзкой Аришат?! Куда ты в нем направлялась?!

Девушка перепугалась, видя хмурые лица воинов, решительного царя с мечом в руке и разъяренную царицу.

– Прости, госпожа! Но я просто выполнила небольшую просьбу Аришат.

– Какую просьбу?!

– Аришат попросила поменяться с нею плащами, выехать через Капские ворота, покататься вокруг города и отвлечь на себя внимание охранников царя, которые иногда ее сопровождают. Всего-навсего.

– Она объяснила, зачем ей это было нужно?

Демейя чуть смутилась, явно не желая говорить дальше.

– Говори, глупая! Или умрешь!

– Она хотела незаметно выехать из Цирты через Иольские ворота.

Иольские ворота города вели на север и назывались так потому, что через них караваны направлялись в карфагенский город-порт Иол, расположенный на побережье Средиземного моря.

Царь уже с явным превосходством поглядывал на жену. Это пугало и бесило царицу, которую так подставила ее любимица.

– Для чего ей это было нужно? Ты знаешь, что…

Видя, что Аглаур собирается рассказать ей о произошедшем, царь подошел к ним и, выхватив служанку из рук царицы, продолжил допытываться:

– Почему она попросила тебя это сделать и зачем ей нужно было выехать незаметно?

Демейя в руках царя стояла ни жива ни мертва. Ее крупно трясло от страха.

– Если ты расскажешь все как есть, я обещаю сохранить тебе жизнь! – произнес Гайя.

Царица облегченно вздохнула.

Служанка тоже чуть успокоилась и начала рассказывать:

– Несколько месяцев назад она попросила меня об услуге… Ей понадобилась пустынная змея – эфа. Аришат собралась делать какой-то крем, омолаживающий кожу, чтобы больше нравиться царю. Она знает, что я из тех краев, где пустыня неподалеку, вот и обратилась ко мне. Денег дала. Много денег…

Едва успокоившаяся Аглаур испуганно прижала руку к губам, словно стараясь сдержать вскрик. Массинисса, услышав про змею, тоже напрягся.

– Я встретила знакомых торговцев скотом, которые приехали на рынок Цирты, заплатила им, и в следующий свой приезд они привезли мне эфу. Я отдала змею наложнице. Что она с ней делала, не знаю, но сегодня рано утром Аришат пришла ко мне и сказала, будто змею увидел кто-то из дворцовых слуг и у нас обеих могут быть неприятности. Нужно было срочно ее увезти, но так как за Аришат больше следили, чем за мной, она и предложила мне отвлечь охрану, выехав через Капские ворота. Сама наложница выехала бы через Иольские и выпустила бы змею где-нибудь в степи.

– А почему она тебя не попросила увезти змею из дворца, чтобы выпустить ее в степь? За тобой же никто не следил? – сощурив глаза, поинтересовался Гайя. – Ты не подумала?

– Да я как-то не решилась ей возражать. Все во дворце знают, что она любимица царя, и слушаются ее.

Теперь Аглаур метнула гневный взгляд на мужа.

Но тот, уже не обращая на нее внимания, продолжал:

– А все потому, что змею она выпустила не в степи, а подбросила ее царевичу, в его комнату, усыпив охрану! И пока ты отвлекала моих людей, выдавая себя за Аришат, и ехала на юг, виновница покушения спокойно отправилась на север!

В тронный зал вошел один из стражников и что-то прошептал на ухо царю.

– Так и есть! Ее видели выезжавшей через Иольские ворота. Погоня бессмысленна: скоро она будет у пунийцев, – расстроенно проговорил Гайя. Он поглядел на Демейю, и глаза его потемнели от гнева.

Служанка в отчаянии рухнула на колени:

– Царь! Ты обещал мне жизнь, если я расскажу все как было!

Гайя, вложив меч в ножны, задумчиво молчал. Массинисса, пораженный страстями, которые впервые разворачивались у него на глазах, хотел попросить помиловать служанку, но царь уже принял решение.

– Кажется, царица купила тебя на полдороге к одному из пунийских домов утех? Наверное, было бы лучше, если бы ты там и оказалась. Тогда никто не тащил бы в мой дворец ядовитых змей, чтобы подбрасывать их моему сыну!

Последние слова он четко выделил, глядя на царицу. Аглаур виновато отвела глаза.

– Я отправлю тебя с ближайшим нашим караваном в Карфаген и велю караванщику продать тебя в самый захолустный и грязный дом утех, с самыми злыми и жестокими посетителями! Я не отниму у тебя жизнь, как и обещал, но ты очень дорого заплатишь за свою глупость!

Демейя обхватила ноги царя и, целуя их, старалась вымолить милость, но Гайя молчал.

Видя его непреклонность, стражники подошли к плачущей девушке, подняли ее и утащили прочь из тронного зала, где наступила гнетущая тишина…

Глава 2

Отъезд

В это утро впервые за много лет царская семья завтракала вместе. Аглаур сидела рядом с Массиниссой и полными слез глазами неотрывно смотрела на него, из-за чего сыну кусок в горло не лез. Царь укоризненно поглядывал на жену, но та не обращала на него никакого внимания, и делать ей вслух замечание он не стал. Гайя немного отведал жареного мяса и чуть пригубил вина. Зато за всех, шумно чавкая, отъедался их старший сын Мисаген – пухловатый, низкорослый, с неприятным ехидным взглядом, который он иногда бросал на Массиниссу.

Первенец Гайи и Аглаур был явно рад отъезду брата, которого всем сердцем ненавидел. Не любил за то, что с ним приходилось делить любовь матери, и за то, что именно на него сделал ставку отец, провозгласив младшего своим наследником. После этого даже слуги во дворце тихонько посмеивались над положением старшего сына царя, не говоря уже про остальных жителей Цирты. А после того как Мисаген с помутившимся разумом вернулся из Карфагена, его сторонились все, кроме матери. Только она заставляла слуг проявлять к нему должное почтение, и лишь царица находила для него покорных и терпеливых служанок, таких как Демейя, поскольку женить известного своим нездоровьем сына, пусть даже и царского, не представлялось возможным.

Впрочем, в какой-то мере Мисагену и так было хорошо: теперь не нужно было ничему учиться и к чему-то стремиться – живи в свое удовольствие, ешь-пей от души, ласкай по ночам податливых служанок да не попадайся на глаза отцу. Это было все, что от него требовалось. Конечно, даже у него периодически возникали мысли о том, что хорошо бы самому стать царем, только пока ни союзников, ни средств, для того чтобы что-то предпринять в этом направлении, у старшего царевича не было. Была только ненависть к Массиниссе, ради которой он был