Правитель мрачно посмотрел на затрепетавшего эллина, но понял, что карфагеняне специально послали к нему того, кого им было не жалко. «Останься с сыном! Не сможешь вылечить – хоть облегчи его страдания», – велел Гайя Пеону и жестом велел увести старшего царевича с глаз долой.

Когда Мисаген, ведомый под руки воинами, скрылся во дворце, оттуда послышался горестный плач царицы. Царь поморщился, но помимо жалости в его душе бушевали тогда бессильная ярость и отчаяние: приходилось отдавать Карфагену любимого Массиниссу…

Ехавший сейчас рядом с царем младший сын тоже обернулся на ворота Цирты и, увидев мать, прощально помахал ей рукой. Аглаур махнула ему ладонью в ответ и сразу прижала руки к лицу, стараясь остановить слезы.

– Не сердись на маму, – попросил царевич отца. – Ты же знаешь, я и так мало с ней общался. А теперь еще и нескоро ее увижу…

Почувствовав в словах сына справедливый упрек, царь недовольно поморщился и велел железной сотне отправляться в путь.

Когда всадники уже почти скрылись из виду, на стрелковой площадке Капских ворот, рядом с матерью, неотрывно глядевшей в Большую степь, появился Мисаген.

– Мама, ты и вправду так сильно переживаешь за него? – поинтересовался старший царевич. – Ты же его почти не знаешь! Он все детство провел с отцом и Бодешмуном.

Аглаур недовольно покосилась на охрану, жестом руки отправила их с площадки и, подойдя ближе к Мисагену, зло прошипела:

– Прекрати свои козни против Массиниссы! Его уже нет в Цирте, а ты все успокоиться не можешь! Я не могу понять: в кого ты у меня такой злой и вредный?!

Старшему сыну редко говорили неприятные вещи, и материна отповедь вызвала у него полную растерянность и жгучую обиду.

– Наверное, в тебя, мама! От отца ведь мне ничего не досталось! Не то что Массиниссе, правда? – со слезами выкрикнул он.

Аглаур быстро накрыла рукой его пухлые губы и, встряхнув истерившего сына, быстро заговорила:

– Мисаген! Вы оба мои сыновья, моя кровь, и обоих вас я люблю одинаково! Тебе достается даже больше моей заботы и внимания, чем младшему. А потому не надо меня чем-то попрекать! Я делаю для тебя все, что могу, жертвуя даже хорошим отношением ко мне царя. Цени эту жертву!

Мисаген обиженно, по-детски надул губы и громко всхлипывал. Видя это, Аглаур вдруг вспомнила его маленьким и забавным. Каким же хорошеньким ребенком он был! Что же сын так сильно изменился, повзрослев, и далеко не в лучшую сторону?

Царица ласково погладила его по голове:

– Мисаген! Слушай меня внимательно! Пока в Цирте нет Массиниссы, ты должен постараться измениться в лучшую сторону. Хотя бы попытайся… Интересуйся делами государства! Постарайся хоть чем-то помогать отцу. Тогда, глядишь, он может и изменить свое решение насчет того, кто унаследует трон. В конце концов, Массинисса теперь настоящий красавчик. Он может найти себе в Карфагене какую-нибудь богатую пунийку из знатного рода. Глядишь, женится и останется там жить, поступит на службу в армию столицы мира. Некоторые знатные нумидийцы делали там хорошую карьеру…

Слезы мгновенно высохли на глазах Мисагена.

– И тогда я стану наследником?!

– Непременно, – погладив его по щеке, соврала Аглаур.

Уж кому-кому, а ей было известно, что ни при каких раскладах Гайя не назначит полоумного отпрыска будущим царем. Но ей по-матерински было жаль своего непутевого первенца.

– Мама, а где Демейя? Может, ты простишь ее и пришлешь вечером ко мне? Она такая ласковая и покорная, мне хорошо с нею, – заканючил сын, зная, что, когда он так просит мать, она редко отказывает. Этой детской привычкой он в последнее время пользовался часто, что начинало раздражать царицу.

– Демейи больше не будет во дворце! – вскричала Аглаур. – Из-за нее чуть не погиб Массинисса!

Глаза Мисагена блеснули одновременно обрадованно и разочарованно, и он произнес с легкой усмешкой:

– Как жаль, что он чуть не погиб.

Аглаур огляделась по сторонам и, даже убедившись, что охранники стоят достаточно далеко, вновь перешла на шепот:

– Думай, о чем говоришь! Речь идет о твоем брате!

– Вот именно. Мне всегда нравилась Демейя, а после этого случая я ее просто полюбил!

Мисаген вдруг заговорил с каким-то зловещим сарказмом, которого мать у него раньше не наблюдала. Она вглядывалась в лицо сына, и ей начинало казаться, что за привычной маской недалекого, глуповатого парня проглядывает какой-то другой человек.

Но мгновение спустя Мисаген вновь привычно с нею засюсюкал:

– Мамочка, мамочка! Ну, может, можно ей как-то помочь? Ты же царица! Ну попроси отца! Верни Демейю!

Подозрительно поглядывая на эти превращения, Аглаур произнесла:

– Ты полюбил не ту девушку. Убить Массиниссу пыталась Аришат, а Демейя просто достала для нее ядовитую змею.

– О боги! Три змеи не справились с одним мальчишкой! Мой маленький братик поразительно живуч! – вновь как-то непривычно пошутил Мисаген, и царице стало страшновато от этих изменений в сыне.

– Демейю отправят в Карфаген и продадут в дом утех – это воля царя! Все! Идем во дворец. И еще раз прошу тебя: поменьше болтай!

Аглаур взяла сына за руку и повела за собой.

– Вечером я пришлю к тебе свою новую служанку. Надеюсь, она окажется не хуже Демейи…

– А уж как я на это надеюсь, – с невинным видом пошутил Мисаген.

Царица остановилась и внимательно вгляделась в его глаза – взгляд сына из внимательно-насмешливого в одно мгновение вновь стал пустым и безразличным ко всему.

* * *

Конный отряд, охранявший Гайю и царевича, двигался в соответствии с раз и навсегда заведенной традицией. Далеко впереди шла передовая десятка, разведывая ближайшие окрестности. Еще две десятки двигались справа и слева, прикрывая общее построение с флангов. Четыре десятки двигались, окружая непосредственно охраняемых персон, которые, в свою очередь, передвигались, сопровождаемые так называемой ближней десяткой. И еще две десятки прикрывали тыл.

Все эти мелкие подразделения имели свои особенности. Те, что двигались впереди и прикрывали фланги, состояли из самых опытных воинов, которые должны были издалека высматривать опасность и при необходимости вступать в бой даже с превосходящими силами врага, давая возможность спастись царю. Десятки, что окружали правителя, состояли из наиболее крупных и сильных воинов. Они были лучше вооружены и защищены и могли оказать серьезное сопротивление врагу, прорвавшемуся к их построению.

Ближняя десятка включала начальника царской сотни – огромного роста молчуна Стембана, распоряжавшегося чаще движением рук и головы, нежели словами; коренастого Харемона – телохранителя Гайи; уже знакомого читателю Бодешмуна и еще семерых наиболее преданных и отчаянных бойцов.