Придя в себя, Гайя снял с пояса небольшой, но увесистый кошель и бросил его к ногам верховного жреца.

– Здесь обещанное золото. Благодарю, брат, – поворачиваясь, чтобы уйти, произнес он. – Хотя это сообщение и неожиданное, но приятное…

– Не спеши радоваться, – тут же предостерег его верховный жрец. – Славное будущее ему предстоит, если только…

– Что – «только»? – напрягся царь.

– Если только он переживет сегодняшнее утро, – закончил Ниптасан предсказание. – Таков был ответ великого Баал-Хаммона на наши вопросы.

– Что?! – вскричал царь, на которого стало страшно смотреть. Гнев и ужас были в его глазах.

– Поспеши во дворец, Гайя! Может быть, ты еще успеешь его спасти…

Воины царской охраны поразились: они едва ли не впервые видели бегущего царя, направлявшегося к ним.

– Скорей во дворец! – крикнул Гайя, вскакивая на коня.

Тем временем Ниптасан дождался, пока стихнет стук копыт, затем быстро нагнулся, поднял кошель и, не глядя, опустил его на поднос бесшумно появившегося рядом личного прислужника.

– Это в мою комнату. И чтобы никто не видел.

Постояв немного у величественной статуи Баал-Хаммона, верховный жрец задумчиво произнес, словно спрашивая представителя высших сил:

– Интересно, чего царь испугался больше: потерять любимого сына или лишить Карфагена заложника и получить неминуемую войну?

Каменное божество безмолвствовало.

* * *

В те дни в столице пунийской державы городе Карфагене заседал Совет тридцати – высший коллегиальный орган сената республики. Здесь обсуждались текущие вопросы внутренней и внешней политики, а также торговли. Одной из рассматриваемых тем был приезд наследника массилов, который должен был вскоре прибыть и жить в городе в качестве почетного заложника.

– Второго щенка этого дикаря Гайи зовут Массинисса, и с ним он что-то не спешит расставаться, – возвестил первый суффет Совета тридцати Бисальт Баркид, высокий худощавый купец, один из богатейших людей Карфагена. – Может, имеет смысл собрать войска и подвинуть их к границе Массилии, напомнив тем самым Гайе о его обязательствах?

Суффеты осуществляли верховную власть и в Совете, и в сенате, но, чтобы она не стала диктаторской и единоличной, их всегда было двое, каждый из которых обладал равными с другим правами.

Тут же подал голос и второй суффет – невысокий крепыш, богатый землевладелец Абдешмун Ганон:

– Вам, Баркидам, лишь бы только воевать, причем неважно где! Вы уже там, в Испании, всех переполошили: с кем-то деретесь, с кем-то роднитесь. Но здесь Африка, и она нам нужна спокойной и верной. Только в этом случае мы сможем вновь начать войну с Римом. Гайя ведет себя правильно, дань присылает исправно, его воины хорошо усиливают нашу армию… Ну а задержка с сыном, я думаю, просто досадная случайность.

В Совете зашумели. Сенаторы разделились на две половины, одна из которых была за то, чтобы предпринять какие-то меры, поторопить царя массилов, а другая – за то, чтобы еще подождать.

В этот момент в зал заседаний тихо проскользнул один из слуг Ганона, который что-то прошептал ему на ухо. Абдешмун поднял руку, требуя молчания.

– Успокойтесь, уважаемые люди Карфагена! Царь Гайя уже назначил дату отъезда: не пройдет и двух месяцев, как Массинисса будет здесь. Я получил эти сведения от надежного источника в Цирте.

Теперь все угомонились, облегченно заговорили между собой. Но одобрительный гул прервал голос Канми Магонида. Пухловатый и с виду изнеженный представитель третьего богатейшего и влиятельнейшего рода в Карфагене, он не производил впечатления опасного человека. А между тем именно Канми отвечал как за разведывательную деятельность за пределами пунийских владений, так и за безопасность внутри страны от всяческих угроз зарубежных противников. Желая подчеркнуть значимость своей деятельности, он частенько излишне пугал сенаторов всякими опасностями, как реально существовавшими, так и предполагаемыми, которые не всегда сбывались. Последних было больше, и это привело к тому, что ко многим выступлениям Магонида в Совете тридцати стали относиться с некоторым предубеждением.

Вот и сейчас Канми произнес то, что мало кто из присутствующих ожидал от него услышать:

– А известно ли кому-либо из вас, что это за щенок, про которого говорил уважаемый Бисальт? Думаете, он такой же слабый и жадный до удовольствий молодой человек, как и его брат Мисаген? Никто не считает, что нам следует опасаться Массиниссу?

Почти все тридцать сенаторов громко засмеялись, наперебой отпуская глупые шутки:

– О-о! Великому Карфагену грозит маленький нумидийский мальчик!

– Войну с Римом пережили, а Массиниссу не одолеем!

– Уважаемый Канми, подскажи: что же нам теперь делать?! Может быть, мы сразу сдадимся Массилии?

Когда все нашутились, Канми невозмутимо продолжил:

– Хоть уважаемый Бисальт и назвал этого мальчишку щенком, боюсь, когда-нибудь нам придется пожалеть, что мы настаивали на его приезде. Этот щенок – достойный наследник льва, царя Гайи. Уважаемый Абдешмун видит правителя Восточной Нумидии лишь как покорного поставщика дани и воинов для нашей армии, и этого ему достаточно. Но многие ли из вас знают, что в массильском городе Ламбаэсси, родине Гайи, он создал учебный центр, где тренируют молодых воинов, готовя их к будущим сражениям? И теперь его люди, которые воюют за нас, чаще выживают в войнах, чем их западные сородичи – массесилы. В отличие от них, большинство массилов теперь возвращаются со службы домой живыми, зачастую невредимыми, с боевым опытом и немалым богатством. Массилия постепенно залечивает раны от предыдущих войн и набирает силу. А что будет, если это укрепляющееся царство со временем возглавит сильный наследник, который к тому же будет хорошо знать наши слабые стороны? Что тогда он предпримет? Не пойдет ли на нас войной?

Только теперь Совет тридцати озадаченно затих.

– И что же ты предлагаешь, уважаемый Канми? – поинтересовался Бисальт.

– Мы должны завоевать его доверие и любовь! – горячо ответил тот. – Наш Карфаген должен стать ему дороже родной Цирты! Если будущий царь Массилии станет поклонником столицы мира и нашим верным союзником, нам не страшны будут никакие враги в Африке!

– Вот уж не думаю, что наше благополучие будет зависеть от нумидийского щенка! – под одобрительный гул упрямо заявил Баркид. – К тому же предстоящая война с Римом в большей степени зависит от того, как пойдут наши дела в Испании. Вот для этого я обращаюсь к Совету тридцати с просьбой поддержать наши действия против враждебных иберийских племен. Я не прошу воинов, мы стравим между собой испанцев. Но на это нужны деньги! Вот на что сейчас нужно тратить средства и обращать пристальное внимание, а не думать о том, чтобы ублажать африканских царьков и их потомство.

Все одобрительно захлопали и согласно закивали головами. Попытки Магонида что-то сказать