— Я не пойму, — недовольно наморщил лоб Рязанов-Дашков. — У вас что же, есть от меня секреты?

— Что касается личной шифровки телеграмм, то я выполняю приказ статского советника Клосен-Смита. Могу предположить, что он согласовал этот вопрос с министром иностранных дел.

Князь поднялся и подошёл к окну. Рассматривая улицу, он заложил ладонь за борт форменного мундира и спросил:

— А баронессу вы будете упоминать в телеграмме?

— Возможно.

— Видите ли, в чём дело, — покачиваясь с пяток на носок, провещал полный статский генерал. — Паулина фон Штайнер — моя хорошая знакомая. Я знал её мужа. А потом, когда его не стало, финансовое положение вдовы сильно пошатнулось. Я иногда ей помогаю. Чего греха таить, это я послал Шидловского сопроводить баронессу в Триест на короткий отдых. Я, как вы понимаете, вечно занят на службе, и мне сложно составить ей компанию, а дамы её положения в одиночку на курорт не ездят. К тому же если бы газетчики увидели нас вместе, то сразу раструбили бы эту новость на весь свет. Вот я и предложил второму секретарю посольства сопроводить Паулину. Я подумал, что человек он холостой, ревновать его некому. Да и отдохнуть надворному советнику тоже не помешает. Аким Акимович моё предложение принял охотно. Вояжировали они сугубо за мой счёт. Ни одной государственной копейки я не потратил. Да разве мог я представить, что он потом умотает в Фиуме? Теперь-то, задним умом, я понимаю, что Шидловский давно всё решил. В понедельник он не явился на службу, и в посольство пришла депеша от тамошних полицейских, что он утонул. Мне ничего не оставалось, как во вторник послать Паулине короткую телеграмму, чтобы она возвращалась. Отель я бронировал раньше и потому знал её адрес. Если у вас есть ко мне вопросы — спрашивайте, не стесняйтесь.

— На сколько дней планировался отдых баронессы и второго секретаря в Триесте?

— На десять, — выдохнул посол.

— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. У меня нет надобности сообщать эти подробности в Петербург, потому что исчезновение второго секретаря посольства никак не связано с Паулиной фон Штайнер. Да и её личность меня больше не интересует. Теперь мне ясно, что Шидловский всё равно бы уехал в Фиуме в субботу вечером, поскольку вся операция с его «исчезновением» была задумана с учётом времени прохождения шхуны «Святая Мария» мимо бухты, в которой расположен городской пляж.

— Рад, что мы поняли друг друга. Да разве мог я заподозрить Акима Акимовича в измене? Я полностью ему доверял и смотрел сквозь пальцы на некоторые его недочёты. А он нас дурачил. Разочарование в людях — самое большое огорчение и самое частое. Если у вас доброе сердце, то вам хочется верить, что и окружающие смотрят на мир так же. Только чаще всего оказывается наоборот. И тогда к концу жизни вы можете превратиться в нервического мизантропа. Выход один — заранее сказать себе: «Все люди разные: плохие и хорошие, честные и патологические вруны. С этим придётся смириться. Другого мира вокруг меня нет». — Посол вернулся на место и спросил: — Чем я могу вам ещё помочь?

— Хотелось бы попасть в Английский клуб, о котором вы мне рассказывали. Помнится, речь шла о двух рекомендациях.

— Каюсь, совсем забыл об этом. Он открывает двери в понедельник, в восемь пополудни. Там ожидается собрание, а после него — шпицбал[77]. Я велю заранее доставить бумаги в совет старшин от меня и полковника Воронина. Прямо сейчас и распоряжусь.

— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Странно, что заседания по понедельникам.

— Так решил совет старшин. По их английской логике начало рабочей недели должно не только огорчать, но и радовать.

— Резонно. Если позволите, у меня есть ещё одна просьба.

— Слушаю.

— Я надеюсь остаться в Вене ещё на некоторое время, чтобы поставить точку в деле Шидловского. Боюсь, у меня не будет времени для работы над документами посольства и на дежурство в консульстве. В связи с этим прошу вас разрешить мне свободный служебный график.

— Хорошо. Я предупрежу Истомина. Не беспокойтесь. Что ещё?

— Со всем остальным я справлюсь сам. Спасибо.

— Не за что, Клим Пантелеевич. А насчёт кавардака в вашей квартире не беспокойтесь. Меняйло будет лично отвечать за наведение там порядка. К тому же я поручу ему собрать все вещи Шидловского, находящиеся у вас, упаковать их и переслать родственникам покойного. Я сейчас же пошлю его на Беатриксгассе, 9. Пусть сам разбирается с полицией и хозяевами. — Посол развёл руками и, улыбнувшись, сказал: — Я больше вас не задерживаю.

Клим поднялся и, склонив голову в вежливом поклоне, изрёк:

— Честь имею.

Когда он уже потянул дверную ручку на себя, то услышал сзади:

— Не забывайте советоваться со мной, господин Ардашев. Вена ещё то змеиное гнездо…

— Всенепременно, ваше высокопревосходительство, всенепременно, — ответил Клим, вспомнив, как несколько дней назад Рязанов — Дашков читал ему нравоучительную лекцию об опасности австрийских красоток, да ещё грозился «феферу задать» и советовал «зарубить на носу», что «шуры-муры» с местными Магдалинами опасны.

«А теперь вот сам кается, как ягнёнок, — мысленно усмехнулся губернский секретарь, — но насчёт баронессы я поступил верно. Проку от этих сведений Петербургу мало, а вот огласка их, даже случайная, опасна. Князь — персона имперского масштаба — в любой момент может стать министром иностранных дел. И что тогда случится со статским советником Клосен-Смитом и губернским секретарём Ардашевым?»[78]

Глава 21

Зацепка

Не успел Клим покинуть кабинет посла, как перед ним возник франт лет тридцати. В отличие от других, он не был облачён в форменный мундир, а так же, как Ардашев, носил статское платье. Костюм с отливом, шёлковый галстух и белоснежная сорочка с туго накрахмаленным по моде высоким воротником украшали внешность высокого красавца с чёрными нафиксатуаренными усами и небольшой мушкетёрской бородкой. Золотая цепочка часов свисала из кармашка пикового жилета. В чёрных лакированных туфлях незнакомца отражалась лепнина потолка, а из нагрудного кармана золотой петлёй выходила цепочка монокля. Из уголка рта щёголя торчала дорогая манила. От него исходил устойчивый аромат мужских духов «Букет хаммама» парфюмерного дома Уильяма Пенхалигона. Вынув изо рта сигару, он спросил:

— Все говорят, что именно вы и есть Клим Пантелеевич Ардашев. Это так?

— Вы правы. С кем имею честь?

— Галактион Иннокентьевич Лебедев, шифровальщик. На ваше имя пришла срочная депеша из Петербурга. Она зашифрована другим кодом. Как я полагаю, у вас имеется ключ. Но,