Железная дорога наконец вступила в область Скалистых гор. Одна ее ветка прошла через форт Бентон, Грейт-Фоллс и Хелину в Бьютт, а магистраль пересекла хребет по перевалу Ту-Медисин. В вагонах железной дороги из Штатов прибыло множество иммигрантов, над которыми старожилы смеялись.

– Чего они сюда едут? – спрашивали местные. – Что они будут здесь делать, эти мужчины в котелках и хрупкие женщины?

Скоро все разъяснилось. Новые пришельцы селились в долинах и приобретали право пользоваться водой. Они пооткрывали магазины в городах и узловых пунктах дорог и снизили уровень цен до счета на десятки центов. Они даже аккуратно давали сдачу медяками. До этого катушка ниток или ламповый фитиль продавались за два четвертака. Старые владельцы лавок и торговцы с их привычкой к неторопливому, немелочному ведению дел не могли удержать свои позиции при новом порядке вещей. Они не сумели изменить свои сложившиеся в течение всей жизни привычки, и одного за другим пришельцы вытеснили их из торговли.

Больше всего страдали те, кто был женат на индианках, – «мужья скво», как их презрительно называли, – и, как ни странно, злейшими их врагами оказались не мужчины, а жены новых поселенцев. Эти дамочки запрещали своим детям общаться с полукровками, а в школе положение последних было невыносимым. Белые дети били их и давали им оскорбительные прозвища. Ненависть к «мужьям скво» перешла и в область политики. Одного из них – разумного, приветливого и бесстрашного человека, каких мало сыщется, – выдвинули кандидатом на пост шерифа округа по списку партии, всегда побеждавшей на выборах. Из всех кандидатов партии только он один не прошел на выборах. Его провалили намеренно. Белые жены так науськивали своих мужей и братьев, так бурно протестовали против избрания «мужа скво» на какой бы то ни было пост, что им удалось добиться его поражения. И «мужья скво» один за другим переехали в единственное место, где они могли жить спокойно, где не было ни одного врага ближе чем на сто миль, – в резервацию. Здесь они и поселились, чтобы доживать оставшиеся дни. Одно время нас было сорок два; сейчас мало кто из них остался в живых.

Я хотел бы исправить распространенное мнение о «мужьях скво», по крайней мере о тех, кого я сам знал, – мужчинах, женившихся на индианках из племени черноногих. В дни жестокой крайней нужды индейцев «мужья скво» раздавали все что могли, оставляя лишь немного бекона и муки для своих семейств, а случались дни, когда в доме у иных семей не находилось и этого, так как они роздали все припасы. Иногда они голодали вместе с индейцами. Разбросанные по резервации «мужья скво» строили себе чистенькие домики и скотные дворы, обносили изгородями пастбища – все это служило наглядным уроком для индейцев. Больше того, они помогали своим краснокожим соседям строить бревенчатые дома и конюшни, прокладывали трассы для оросительных канав, учили индейцев пахать и обращаться с сенокосилкой. И все это делалось без всякой мысли об оплате или корысти. Если вы зайдете в дом черноногого, то почти всегда увидите чистый пол, оконные стекла без единого пятнышка, полный порядок вокруг, швейную машину и стол, накрытый красивым покрывалом; кровать будет застлана чистыми, ярких цветов покрывалами, а кухонная утварь и посуда – начищена до блеска. Этому научили их не правительственные агенты. Черноногие переняли такие привычки у скво – индианок, вышедших замуж за белых. Я видел сотни домов белых – их сколько угодно в каждом городе, – настолько грязных и населенных такими неряшливыми жильцами, что приходилось отворачиваться от них в полном отвращении; ничего подобного я не встречал у черноногих.

В дни благополучия при хорошем агенте, когда у них было много быков на продажу, черноногие покупали много мебели, даже хорошие ковры. Однажды ко мне зашел в такое время друг-индеец, мы сидели и курили.

– У тебя есть книжка с картинками мебели, – сказал он. – Покажи мне лучшую кровать из тех, что в ней есть.

Я взял каталог.

– Вот, смотри, – указал я на один рисунок, – целиком из меди, самые лучшие пружины; стоит восемьдесят долларов.

– Выпиши ее для меня, – попросил он. – Хочу иметь такую кровать. Ведь это цена всего двух быков, разве это дорого?

– Есть другие кровати, – продолжал я, – такие же хорошие на вид, но частично из железа, зато стоят они много меньше.

– Ха! – воскликнул мой друг. – Старик Хвостовые Перья купил кровать за пятьдесят долларов. Мне нужна самая лучшая.

Не знаю, что делали бы черноногие при заключении договоров с правительством, не будь рядом «мужей скво»; как индейцы избавились бы без нас от агентов, о которых лучше не вспоминать, ведь именно белые мужья индианок сражались за черноногих и вынесли на своих плечах всю тяжесть борьбы. Я знаю, что один из агентов приказал своей полиции при первой же встрече убить «мужа скво», который сообщил о его воровстве в Вашингтон; знаю, что другие нечистые на руку агенты высылали моих товарищей из резервации, разлучая их с семьями, поскольку те слишком открыто говорили о темных махинациях руководителей. Но временами пост агента занимали хорошие, честные, способные люди, при которых индейцы в известной мере восстанавливали утраченное благополучие. К сожалению, такие люди недолго оставались на посту: при смене правительства новые власти всегда увольняли их.

Но одно дело «мужьям скво» так и не удалось разрешить: они не смогли избавить резервацию от стад королей скота. Эти важные люди устанавливали «взаимопонимание» с некоторыми агентами, а иногда и с весьма влиятельными политическими деятелями. Стада крупных фермеров бродили по резервации, размножались и портили сочные пастбища. Большинство индейцев и «мужей скво» заботливо пасли свои маленькие стада в каком‐нибудь подходящем месте, как можно ближе к дому. Но неизменно, по весне и по осени, устраиваемый королями скота сбор стад для клеймения охватывал резервацию подобно пожару. Тридцать или сорок объездчиков на резвых лошадях налетали на маленькое индейское стадо. Часть сгоняемого скота смешивалась с животными индейцев, но объездчики не останавливались, чтобы отделить чужой скот, им было некогда. Они гнали все стадо в отдаленный пункт, в загон для клеймения, и владелец из черноногих навсегда терял часть своего скота. Наконец, как мне говорили, индейцы настояли перед управлением, чтобы южную и восточную сторону резервации обнесли изгородью, рассчитывая, что чужой скот не сможет проникать на индейскую территорию, тогда как их