в резервации называли Станк-ци кье-вак-син: Ест в Середине Дня. «Вот это человек! – говорили индейцы. – Сердце у него по-настоящему доброе. Агент дважды высылал его из резервации, но он всякий раз возвращается, чтобы поговорить с нами и помочь чем сумеет».
Как мне сказали, этот человек построил Нэт-о-вап-о-йис (священный дом) за пределами резервации, на другом берегу Бёрч-Крик. Туда я и отправился, посетив последний лагерь индейцев. Преподобного П. П. Прандо из «Общества Иисуса» я нашел в грубоватой, похожей на сарай комнатушке, пристроенной к маленькой бревенчатой часовне. У нас завязалась крепкая дружба, которую мы сохранили до конца наших дней. Я не религиозный человек, вот уж нет, но это касается лишь веры в церковные постулаты или принадлежности к определенной конфессии. Однако иезуитами я искренне восхищаюсь. Здесь, в Америке, они всегда были на передовой, терпели невзгоды, холод и зной, голод и жажду и прошли через такие испытания, которые не выпадали никаким другим миссионерам. Ничто не могло погасить их рвения распространять свое учение среди обитателей диких земель. Например, отец Де Смет в 1840 году поднялся по реке Миссури и основал иезуитскую миссию в племени флатхедов. Обязательно почитайте о нем. Чтобы добраться до территорий флатхедов, ему пришлось пересечь Скалистые горы, а затем вместе с моим старым другом Хью Монро он отправился в путешествие по территориям черноногих на восточной стороне гор, причем в дороге несколько раз едва избежал гибели в столкновениях с отрядами ассинибойнов и янктонаев. Однако Де Смет счел условия для создания миссии в племени черноногих неблагоприятными, поскольку эти индейцы вечно блуждали по своим обширным охотничьим угодьям: этой зимой они в Саскачеване, а следующей – сильно южнее, на притоках рек Миссури и Йеллоустон.
В общем, отец Прандо тепло и радушно приветствовал меня, и я остановился у него на ночь. Он предложил мне ужин: печенье на соде, прогорклый бекон и немного дешевого чая без сахара.
– Больше ничего нет, – сообщил он с горечью. – Но что поделаешь. Мне подают понемногу то тут, то там, и теперь почти ничего не осталось.
Впрочем, даже такое угощение было лучше того, что я видел за последние дни в резервации, поэтому я с удовольствием поел печенья, и мы заговорили о голодающих индейцах. С удивлением и радостью я узнал, что добрый священник уже давно хлопочет об улучшении условий их жизни. Он написал властям в Вашингтон (пока безрезультатно) и связался с армейскими офицерами в форте Шоу, которые кое-что сделали для индейцев, особенно полковник (ныне уже генерал) Эдвард А. Моле. Составив отчет о бедственном положении черноногих для военного министерства, они наладили контакт с чиновниками и Управлением по делам индейцев, в результате чего в резервацию пообещали отправить инспектора. По слухам, он уже выехал и сейчас находился в пути.
– И теперь все зависит от того, какой инспектор нам попадется, – заключил отец-иезуит. – Если честный, то все наладится, а если нет… – Тут голос у него дрогнул, и преподобный больше не мог говорить.
Я решил, что уже ничем не смогу тут помочь, и отправился домой, но сначала наведался в агентство. У ограды я встретил индейского полицейского, который сиял широкой улыбкой.
– Вчера, – сообщил он мне, – прибыл человек из дома Великого Отца, и теперь мы спасены. Я несу это письмо от него солдатам; они должны привезти нам еду. – С этими словами он поспешил дальше.
В местном магазинчике – всего один фургон с товарами – я наконец‐то получил подробную информацию обо всем, что случилось. Уверен, ни до ни после в Управлении по делам индейцев не было столь порядочного сотрудника, как инспектор (или специальный агент) Г. Едва прибыв в резервацию, он приказал вознице остановиться сразу за ограждением агентства.
– И где этот курятник? – закричал он, выпрыгивая из фургона и оглядывая изможденных индейцев, которые безвольно стояли вокруг.
Возница указал инспектору на загон с птицей, и тот подскочил к дверце, ногой вышиб ее, вытолкал цыплят, а вслед за ними вытащил несколько мешков маиса.
– Эй, ты, – позвал он одного из потрясенных зрителей, – забирай все, цыплят, маис, и накорми людей.
Даже не понимая слов инспектора, индейцы отлично поняли его действия – и началась суматоха, пока черноногие хватали зерно и ловили разбегающихся кур.
Инспектор Г. поспешил в контору, пинком распахнул дверь и лицом к лицу столкнулся с агентом, который с удивлением воззрился на посетителя.
– Ах ты, старый лицемер! – воскликнул проверяющий. – Я только что раздал твоим индейцам цыплят и мешки с правительственным зерном. Как ты смел отрицать, что твои подопечные голодают, а? О чем еще ты врал в своих отчетах?
– Но они не голодают, – возразил агент. – Ну да, должен признать, что паек у них скудный, но они в любом случае не голодают. Точно не голодают, сэр. А вы‐то кто такой будете и по какому праву вламываетесь сюда и допрашиваете меня?
– Вот мое предписание, – ответил инспектор, подавая бумагу, – и добавлю только одно: с этой минуты ты отстранен. Твоя песенка спета.
Агент прочитал документ и безмолвно откинулся на спинку кресла.
Далее инспектор обратился к коменданту форта Шоу с запросом, на каких припасах можно сэкономить, а какие докупить в Хелине. Однако ждать провизии пришлось долго, очень долго. Из-за таяния весенних снегов дороги развезло, и еще несколько недель старый Почти Собака продолжал делать зарубки на ивовом пруте, подсчитывая умерших. К тому моменту, когда прибыло вдоволь еды, которую новый, добрый и честный агент распределил среди обитателей резервации, общее число индейцев составляло всего 555 человек. Почти четверть племени погибла, а выжившие, ослабленные долгим голодом, стали легкой добычей туберкулеза в различных его формах. Сегодня насчитывается около 1300 чистокровных черноногих – на 700 человек меньше, чем в 1884 году, – и они продолжают стремительно вымирать, не в последнюю очередь потому, что не осталось территорий, где они могли бы благоденствовать в мире и покое. С 1884 года черноногие продали земель на три миллиона долларов, и основная часть денег ушла на приобретение пищи, сельхозтехники и рогатого скота. Под руководством нескольких порядочных агентов индейцы отлично справлялись с новой жизнью. Например, в период работы одного из агентов, который прослужил в резервации два срока подряд, поголовье скота увеличилось до 24 000, поскольку он позволял индейцам продавать только бычков или старых яловых коров. Однако, несмотря на усилия агента, черноногие в конце концов лишились почти всего стада. Коров и годовалых телят выкупил торговец, который переклеймил скот и перегнал на свое ранчо у подножия хребта Бэр-По. Кроме того, резервация постоянно – не считая короткого периода