В октябре мы с Нэтаки отправились в агентство, чтобы посмотреть, как обстоят дела. В сумерки мы приехали в главный лагерь, расположенный у забора управления агентства, ниже по реке. На ночь мы остановились у старого вождя – Палаточного Шеста.

– Оставь нашу провизию в сумках на седлах, – предложил я Нэтаки, – посмотрим, что они едят.

Старик и его жены приняли нас сердечно.

– Живо, – приказал вождь женщинам, – приготовьте еду для наших друзей. Они, должно быть, проголодались за время долгой поездки.

Палаточный Шест говорил так, будто в палатке полно провизии, радостно улыбался и потирал руки, разговаривая с нами. Но жены его не улыбались и не торопились. Они вынули из кожаной сумки три маленькие картофелины и поставили их вариться; из другой сумки появились две форели по четверть фунта весом, их тоже сварили. Немного спустя женщины поставили угощение перед нами.

– Это все, что у нас есть, – сказала одна из жен дрогнувшим голосом, смахивая слезы. – Больше нет ничего. Мы очень бедны.

Тут Палаточный Шест уже не смог сдержаться.

– Это правда, – заговорил он, запинаясь, – у нас ничего нет. Бизоны пропали. Великий Отец посылает нам мало пищи – ее хватает на один день. Мы голодаем. Конечно, бывает рыба – запрещенная богами, нечистая. Приходится все‐таки есть ее, но она не дает силы. Несомненно, нас ждет наказание за то, что мы питаемся рыбой. Видимо, боги покинули нас.

Нэтаки вышла и принесла наши продовольственные сумки; она передала женщинам три или четыре банки бобов, мясные консервы с маисом, сахар, кофе и муку. Как просветлели лица черноногих! Как они болтали и смеялись, когда готовили хороший обед и когда ели его! Нам доставляло удовольствие смотреть на них.

На другой день мы съездили в несколько лагерей. Положение всюду было такое же: не то чтобы настоящий голод, но очень близко к нему. Настолько близко, что у самых крепких мужчин и женщин заметны были признаки недоедания. Люди просили у меня помощи, и я раздал то, что привез с собой. Но, конечно, это была капля в море по сравнению с их нуждами. В одном из лагерей уже долгое время жила мать Нэтаки, которая ухаживала за больным родственником; незадолго до нашего приезда он умер. Мы забрали ее из этого голодного края и отправились обратно в форт.

Поговорив с Ягодой, я решил написать подробный отчет обо всем, что видел в резервации, и послал эту статью для публикации в одну нью-йоркскую газету. Я хотел, чтобы американцы знали, как обращаются с их беспомощными подопечными, и надеялся, что найдутся добрые люди, которые займутся этим делом и позаботятся о пропитании индейцев, об их выживании. Мою статью не напечатали. Я подписался на эту газету и несколько месяцев после отправки рукописи заказным письмом регулярно просматривал печатные столбцы. Увы! Я не знал, как сильно политика влияет даже на такого мелкого чиновника, как агент Управления по делам индейцев. Я отослал свою статью в газету, которая служила главной опорой правительства. Конечно, там не захотели ее печатать, и я махнул рукой на эту затею. Мы с Ягодой даже советовали индейцам убить своего агента – может, хоть это заставит общество обратить внимание на их нужды. Но они боялись, помня о бойне, устроенной Бейкером. Теперь я понимаю, куда мне следовало отправить эту статью. Оттуда ее распространили бы по всей стране; но я был молод, легко терялся при неудаче, а положение в лагерях все ухудшалось и ухудшалось. В ту зиму от настоящего голода умерло немало индейцев.

Наступило лето. Агент выдал индейцам для посадки немного картофеля. Кое-кто действительно посадил его, но другие так изголодались, что съели выданные им корнеплоды. Ранней весной индейцы сдирали лубяной слой с сосен и тополей и выкапывали белый корень – клубни, напоминающие турнепс, – и ели. Затем наступил сезон рыбной ловли; индейцы начали ловить форель. Кое‐как прожили лето, и снова настала зима – голодная зима, зима смерти, как ее потом назвали. Все последующие события отсчитывались от нее. В своем ежегодном летнем отчете агент пространно писал о языческих обрядах племени, но мало говорил о его нуждах. Он писал о сотнях акров, засаженных картофелем и турнепсом, хотя индейцы посадили всего, может быть, пять акров. Агент даже не намекнул на приближающееся бедствие. В течение ряда лет в своих годичных отчетах он отмечал постоянный рост ресурсов племени: по-видимому, теперь он не собирался брать свои слова обратно и признаваться, что лгал с самого начала. Он уверял, что только благодаря его напряженным усилиям черноногие поднялись на нынешнюю ступень цивилизации, «но их приверженность к языческим обрядам чрезвычайно прискорбна».

Ранней осенью около пятидесяти палаток племени пришли к нашей ферме и остались у нас. Здесь еще было немного антилоп, но если охота оканчивалась неудачей, мы делились с черноногими своими запасами. Никто из пришедших осенью к форту не погиб. Но там, на территории агентства, в январе и феврале положение стало ужасным. Старик Почти Собака день за днем регистрировал смерть умерших от голода – по одному, по два, по три. Женщины толпились под окнами управления, протягивали агенту исхудалых, с обвисшей кожей детей и просили дать кружку муки, рису, бобов, маиса – чего угодно, лишь бы утолить голод. Агент отмахивался от них. «Уходите, – говорил он сердито, – уходите! Нет у меня ничего для вас». Разумеется, у него ничего не было. Отпущенные на черноногих 30 000 долларов исчезли – я догадываюсь куда. Часть получила клика, захватившая Управление по делам индейцев, остальное, за вычетом стоимости перевозки из расчета по 5 центов за фунт, ушло на покупку всякой ерунды. Индейцы нуждались в бобах и муке, но не получали их. В одном углу обнесенного забором участка управления агент держал около полусотни кур, а также несколько прирученных диких гусей и уток; их ежедневно обильно кормили маисом, доставленным из Сиу-Сити в форт Бентон на пароходе, а оттуда – сухопутным путем на расстояние свыше ста миль. Маис предназначался для индейцев и принадлежал правительству; по закону агент не имел права ни перекупать этот маис, ни использовать его каким бы то ни было образом для своих нужд. Тем не менее он щедро кормил им своих кур, а индейские матери стояли кругом и грустно смотрели на это, тайком подбирая отдельные зернышки. Каждый день умирали люди. Маиса завезли несколько тысяч фунтов, но он был нужен курам.

Сведения об этом дошли до нас только в феврале, когда к