без паузы для очной ставки с небом

сегодня будем счастливы скорей

пока нас медленно заносит снегом

и станет мир хрустальной шкурой тверд

где всех судить горазд полумилорд

как славно жить когда уже возник

в сентябрьском сне среди друзей и водки

тому в саду кто все равно тростник

как все другие в мире одногодки

ушедшие без милости верны

где в бельмах льда живому нет прощенья

медведи расстаются до весны

пора прощаться до невозвращенья

бежит оранжевый огонь в реке

и светлый серп у ангела в руке

«вышел и вмиг забываешь где это было…»

вышел и вмиг забываешь где это было

прости работа пенсия жена посуда

до горизонта волнами рожь река мимо

ни очага ни отчизны но ты отсюда

солнце как прибито к синему циферблату

над шелковой рожью медленно меркнет память

день без дна словно велено прекратить трату

времени но пространство временно оставить

как бы от любви неутолимое лето

но пешеход с повернутым наружу взором

уже не совсем тот который помнит это

и уже совершенно не тот о котором

третий на смену тем чья конечная явка

поперек ржи за речкой где проступит роща

глянешь и нет вопроса почему так ярко

только не понимаешь почему так молча

потому что здесь перестала шуршать прялка

оступился звук никак не наступит снова

говорили вечность ты смеялся и правда

вечности нет это просто пустое слово

«все же должна быть живая кому по силам…»

все же должна быть живая кому по силам

краски судьбы обозначить любую разным

быстрое счастье она помечает синим

долгое горе она вышивает красным

как же неровно ложатся на ткани пятна

этот эффект испокон замечали предки

только и прелести в ней что всегда нарядна

красное поле в небесный горошек редкий

глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец

песню мурлычет и вечные годы мчатся

только б неловкая не уколола палец

как до сих пор к сожаленью случалось часто

все что ни вышьет положенной жизни верстка

ржа не берет и на зуб не сгодится моли

вот и выходит работая без наперстка

черная точка последняя в красном поле

«какие нам температуры вообще обещают…»

какие нам температуры вообще обещают

спасибо что в сущности бабское лето пришло

и готские горлицы мальчиков готских прельщают

осенним своим опереньем в надежде на что

ты помнишь ключом с коктебельского гона поэты

зобы их в зените пронзительным пловом полны

гостил бы и дальше у жителей этой планеты

да вот звездолет на поляне разводит пары

я жил между ними не брезгуя дружеской флягой

так липок на щупальце след человечьей руки

в назначенный час звездолет развернется над прагой

фотонная тяга и я одинокий внутри

ах ой ли вы готские сестры и певчие братья

любовь неоглядна а разум повсюду тюрьма

не пленный отныне пусть буду последняя блядь я

когда коктебель если прага забуду тебя

пускай если снова рискнет распуститься мимоза

меня не докличется в тесном застолье семья

за всеми парсеками чуткого анабиоза

я может быть русский я чешский я ваш навсегда

пусть катится ваше под звук аонидского пенья

на третьей от солнца спокойное время рекой

где готские горлицы чистят железные перья

но мальчикам это не страшно и риск никакой

«как-то взял посетил мелитополь…»

как-то взял посетил мелитополь

при советском режиме давно

там людей замечательных вдоволь

но и пьяных конечно полно

или даже до кировограда

увозило под стук колесо

население было мне радо

но конечно быть может не все

а сегодня при новом режиме

он такое же впрочем говно

тридцать лет как живу меж чужими

и не помню из вас никого

раскрасавицы все украинки

москаля несравненно милей

потому что я свой до кровинки

хоть фактически где-то еврей

и когда вы наверно умрете

свой стакан не сыскав поутру

приобщимся совместно природе

я и сам если нужно умру

нас воспел в своем творчестве гоголь

и увидеть я сызнова рад

мариуполь или мелитополь

шепетовку и кировоград

ангел

вот ангелу лаодикийской церкви пишет

начальство глаголет аминь свидетель верный

дескать инеем не дохнет огнем не пышет

и тотчас угрозы видно ни к черту нервы

адресуемый ангел нажимает enter

медленно гасит софт вырубает железо

квартальный отчет и каждый вечер на ветер

ветер и дождь напролет поэтому резво

ангел за угол где запаркована хонда

кейс к подбородку неловко тычет ключами

мимо мчат месяцы мимо времена года

осень чаще всех недаром гуси кричали

адресующий в первом веке нашей эры

сидит в пещере на скалах волны под ними

не любит в ком только теплится пламя веры

сулит им под диктовку пепла и полыни

адресат дома но дети уже в постели

жена не приняла пальто не накормила

страшно спешил но подрядчики не поспели

к отчету и опять не будет в доме мира

а который диктует добрый да не очень

меч торчком из уст ноги в огне глаза злые

обещает что день не отличат от ночи

возрыдают пред ним все племена земные

каждому даст меж избранниками своими

кроме прочих кого заточит и помучит

белый камень и на камне новое имя

которое знает только тот кто получит

а кто не получит на поиски пижамы

отливает сослепу на скорую руку

выключит радио с гимном гордой державы

камнем рядом с женой и ни слова друг другу

вот он лежит сложив свои две пары лапок

ни огня во вселенной только точка в центре

высвечена где отрубился в нимбе набок

один как перст ангел лаодикийской церкви

ни холоден ни горяч обесточен мудро

вот будет ему с патмоса письмо наутро

«поздняя осень и позже не нужно уже…»

поздняя осень и позже не нужно уже

в синих запястьях опять замедление пульса

видно как верхний жилец на своем этаже

лампу зажег и навеки в газету уткнулся

здесь в колесе листопада где белки бегом