безлюдье краеведческих картин

холм в кипарисах в лилиях болото

он там сидел под деревом один

в парадной форме как на этом фото

и часть меня что с ним была мертва

кричала внутрь до спазма мозгового

тому кто в призраке узнал меня

но нам не обещали разговора

ни мне к нему трясиной напрямик

ни самому навстречу встать с полянки

он был одет как в праздники привык

под водку и прощание славянки

немых навеки некому обнять

зимовка порознь за чертой печали

вот погоди когда приду опять

но возвращенья мне не обещали

рентгеновская у ворот луна

в костях нумеровала каждый атом

а спутница вообще сошла с ума

и прорицала кроя правду матом

«однажды в жизнь семью найдя себе…»

однажды в жизнь семью найдя себе

мы были дети нас кормили кашей

как маленькие гости на земле

мы жили и она была не нашей

из прежних мест невидимая нить

у взрослых не тянула на поблажку

когда они склоняли нас любить

свой двор и родину и чебурашку

приобретя в потемках тех квартир

пускай не весь диагноз но симптомы

мы здесь утратили ориентир

мы многие вообще забыли кто мы

как вы найденышем в чужом краю

я вырос и пошел служить в контору

но свой скафандр по-прежнему храню

размер давно не тот но память впору

настанет день мы бросим есть говно

припомним все что тщетно вам прощали

и с бластерами выйдем наголо

за звездную отчизну без пощады

«бог давно живет в нью-йорке…»

бог давно живет в нью-йорке

нам не делает вреда

в длинной узенькой каморке

где-то возле fdr

он с утра заварит кофе

дождь увидит за окном

на стене мария в профиль

рядом сын на выпускном

так привычно жить в нью-йорке

хоть и полностью не весь

он спустился на веревке

темным вечером с небес

целый день сидит в старбаксе

с ноутбуком в уголке

знает есть ли жизнь на марсе

и зачем она вообще

а в окне не видно неба

кактус в баночке засох

не вернуть обратно время

даже если кто-то бог

и собачка смотрит в оба

у старбакса на углу

опознав в прохожем бога

тщетно молится ему

сутки прочь потом вторые

время кончится и пусть

вспоминай меня мария

я когда-нибудь вернусь

«пустяки но память лишняя…»

пустяки но память лишняя

здесь на площади точь-в‑точь

подошла однажды нищая

просит чем-нибудь помочь

второпях нашарил мелочи

сердце жалостью свело

было стыдно ей до немочи

но беда сильней всего

больше в бедах не до удали

но без повода и вдруг

вспоминаешь всех кто умерли

и которые умрут

вместо бродского и пригова

вьется в космосе змея

век любимая без выбора

наша страшная земля

гаснет мозг и молкнет речь его

в верхнем зеркале сквозя

немигающее вечное

день за днем глаза в глаза

«к воздуху вздохов ни разу не прикасался…»

к воздуху вздохов ни разу не прикасался

разве я жил среди них я им казался

сроду не слышал названий любви и страха

слов что в земных мозгах поднимают бурю

этим недолгим двуногим на фото справа

не был ни разу и вряд ли когда-то буду

в яви разъятой на их имена и лица

ни возникать не пытался ни появиться

в паспорт не пойман с растром угрей на роже

в бритом с ухмылкой образе обезьянки

не отражался в стекле которое тоже

пагубе в помощь они серебрят с изнанки

вот почему безымянный безликий кто-то

медленно блекнет под лупой на этом фото

сердце не прянет в штопор подобно птице

и никого не застигнет врасплох расплата

коль нулевой элементу в этой таблице

определен период полураспада

«что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт…»

что ли мордой померк или в дыры корундом вытерт

больно смотрят насквозь посетители смежных комнат

вот войду невзначай а никто меня там не видит

или выйду на двор а они обо мне не помнят

даже дождь промахнется и камень с карниза мимо

словно вынут из космоса с мясом изъят из мира

пешеходы наотмашь попятно как стадо задом

не очки бы с аверса и сам бы ошибся правда

о прозрачный периметр не обопрутся взглядом

да и весь невесом на ветру как паучья пряжа

посреди этих твердых летаю последним летом

кто меня позабыли кому я с тех пор неведом

человек-невидимка зажмурил глаза для смерти

оказалось нельзя даже веки теперь стеклянны

столько тяжести впрок столько тьмы натекло на свете

от которой впрогиб столы или всклень стаканы

пусть стеклянные лопасти голому в долг прикроет

тот кто полон по горло тому кто до капли пролит

новолуние

травимое сотнями псов-персеид суетливое лето

последнее в оспинах соли высокое солнце

но сворами сов оттеснит голубятня паллады

вся в ярости древком о камень вот прянули кучей

топча и терзая твое лучезарное мясо

прощай говорливые лица природы сияли

покуда не острые звезды в зрачки мы немые

отныне но голос из горл извлеченный клещами

проложен по хлябям как парус по жабры обугленным зноем

внизу у матросов цинга симптоматика смерти подробна

нас лета лишили какая ребята стояла жара

скорей в глубину лабиринта где спит напролет ариадна

под песню кондиционера пока из афин на подмогу

эксперт-дефлоратор где мальчиков чудных и девочек вмиг подрумянит

в шкварчащем фритюре разборчивый брат минотавр

потом леониды толпой леопольды и кобольды в скалах

на свой среднерусский манер подморозит рябину наутро

немного морошки с пробоиной в брюхе а если

еда ядовита она укрепляет усопшим суставы

и бабушки ближе к метро продают белену с аконитом

и болиголов мы развесили кроны над жизнью которую вместе

любили червонным и желтым горит обожженная зелень

и тело кладут в кристаллический зной словно соль золотая

от бывшего солнца и девушка в кассе протянет билетик

на наксос на наксос где спите спокойно

какое хорошее лето прошло

смотри аталанта стремглав но айва отвлекает от прежних

скорбей ее папа оставил на милость а тренер

нашел на дороге и там во флориде ременнообутая мастер

смертельного спринта во рту елисейского привкуса спирт

нам совестно мерзнуть