но голова работает над планом

вернее план владеет головой

пока напарник сочетает кванты

чтоб незаметно у стола возник

в его мозгу хронометры и карты

которых здесь не выразит язык

а розвелл был затеян для забавы

как в парке лабиринты и завалы

бросок с оглядкой в сторону для псов

среди пустынь ненужных и лесов

конец судьбе и в дырах вся природа

когда к дверям припустит напрямик

лишь мельком в тусклом зеркале у входа

мое лицо но я уже привык

«или тот кому сперва писала…»

или тот кому сперва писала

в сумерки пленительный ходок

быстрая под липами присяга

стиснутого сердца холодок

все равно не тот с которым годы

крестиком робеет карандаш

или в зеркало с укором кто ты

что билет другому не отдашь

крестиком и есть на память вышит

защемило ниточку беда

не печалься кто-нибудь напишет

даже лучше правду чем была

потому что правда не похожа

на кривое что произошло

сорок лет не ладилась погода

а пришла расплата ни за что

суженый заворожит все ту же

к легкому подговорит греху

отовсюду выглядит не хуже

бархат в ртутных шариках вверху

молча льстить благодарить безустно

признаваться честно и всегда

тишина где исчезать не грустно

раз она роднее чем семья

здесь созвездий во весь мозг разверстка

не печалься дольше и умри

больно ли что сердце без наперстка

все иглой исколото внутри

«смотри как жизнь придумана хитро…»

смотри как жизнь придумана хитро

нас в телевизор видимо поймали

космическое в звездочку нутро

и семьдесят до пенсии в кармане

вот девушки продеты в сарафан

разнузданной фантазии услуга

но бороздит моря левиафан

устроенный для нашего испуга

луга любви в распахнутой двери

там соловьи чтоб чувство не дремало

кругом добро и кажется бери

здесь все твое но денег очень мало

хоть юности диета не указ

на финишной катетер или клизма

так витгенштейн старался но увяз

в песках логического атомизма

вся полнота протянутых горстей

в зубах травинка в головах березка

тем обольстительнее чем пустей

текущий счет откуда все берется

промешкаешь и в экстерьере брешь

а дальше тело завтраку не радо

и говоришь приказчику отрежь

на семьдесят а в долг уже не надо

цыганские напевы

слепой скрипач у перехода

в очках из черного стекла

пока смеркается природа

пытает музыку всегда

как по мозгам щербатый ноготь

бедой гармонии грозя

за эту технику должно быть

ему и вынули глаза

но если пламя черных впадин

блестит из мстительных глубин

прицел смычка его понятен

я слишком музыку любил

кругом торговые палатки

еще отнюдь не берег вод

но не укрыться от догадки

куда проложен переход

он в пиджаке своем грошовом

срезает грифом фонари

всю кожу щупая ожогом

сжимая жизнь мою внутри

когда слабей и ниже ростом

навстречу участи возник

с пустой толпой перед помостом

где нищий музыку казнит

романс

когда прижмет апрель и все свои березы

найдет наперечет в больничной наготе

зачем они дрожат как облако белесы

наворожив весны а мы уже нигде

венчать повадится и уточнять своя ли

судьба сподобила да сослепу окно

крестом на пустоту где мы тогда стояли

наверное не мы но месту все равно

описка сетовать что обнимались мало

китайский отсвистал в осоке соловей

сквозь прорезь в воздухе там след от талисмана

где систола росла с диастолой своей

апрель себе варяг и всей весне никто мы

щелчком последний взгляд погаснет из окна

рассветы нипочем раз дни уже фантомы

березе все равно что дерево она

из многоствольных рощ где жизнь уже не метод

однажды обнажить до самых жил и в путь

ах не ищи меня ни в прошлый раз ни в этот

прощай всегда и больше никогда не будь

«мгновенно вернулся но вдруг никого не узнал…»

мгновенно вернулся но вдруг никого не узнал

не люди никто а со стен типовые портреты

чьи черные вещи растерянно жмутся к узлам

пространства в которое годы премудро продеты

внезапно не стало и так продолжается быть

сидят безымянно где блюдо съедают совместно

кто быстро доест наконец принимается пить

но взгляд одинаково пуст а в душе неизвестно

ведь это же кто среди всех деревянно стою

над кашей впригиб чтобы глубже полощется хобот

и кажется движется время подобно слону

животное тоже под встречный невидимый топот

которым в дорогу неловких вещей не собрать

на ощупь целы да с собой никуда не годятся

все в свернутой лимфе пространство куда умирать

не только что страшно но даже боишься бояться

но в рыжее зеркало в зыбь с побережья борща

офелией сливочной бряк в соблюдение часа

кончины тем временем тихо едим сообща

как будто и не был зачем же вообще отлучался

сатурнов круги озирая и разных венер

оскалиться зевом беззубо где месть не опасна

всем воплем тому возражая который велел

чье слово напалмом во рту но и ярость напрасна

«зря изумрудна трава и воздух янтарен…»

зря изумрудна трава и воздух янтарен

нет никому не буду впредь благодарен

коротко счастье но раз достается даром

медленно через пески с тюками тугими

будет и нам во дворе караван с товаром

станем до зорь пировать со всеми другими

полно впадать в младенчество или древность

нет никого кто дарил бы в обмен на верность

и без того по жабры в каждом богатства

жертвенник в фортку теперь существуем сами

жить на вершине и никому не сдаваться

радость взаимна за это и выпьем с вами

встарь громыхали в горах грешили красиво

может быть им до свиданья но не спасибо

лучше спасибо шмелям на цветущей липе

новорожденным скворцам на скрипучем вязе

лучше улыбка в раскопе на глиняном лике

тост черепком по чернофигурной вазе

здесь на заре во дворе шевелятся люди

плачет бубенчик на головном верблюде

скоро наверно и нам отбывать куда-то

с севера ветер ударами в стекла люто

черное облако над головой кудлато

но и за это ни слова хулы кому-то

«черный ночной из баллона с шипением