– Ну, дак, чё иди нето, я ведь тебя не обкраду.

Ну, ладно, чаю напилися да легли спать. Вдруг в окошко – брек-брек.

– Хто тамо-косе? С улицы-то кричат: «Баушка, тётенька мучится, родить хочет!»

– Ну, вот вишь, дедушко, идти мине-ко надо.

– Ну, иди, да токмо, сразу-то в ограду не ходи, сначала-то в окошко погляди, а чё увишь, дак не пугайся, а перекрестися да в избу заходи.

Баушка-то бегом-бегом, да хотела уже сразу в ворота бежать, нопотом спомнила, чё дедушка-то наказывал. Скоря к окошку, и увидела… Восподи Батюшка, стрась кака, на матке, на крюку девка задушена висит. Баушка-то так и обрадела, нопотом, спомнила, чё дедушко наказывал, не бояться.

Баушка –то перекрестилась: «Восподи Иисусе Христе сыне божий» да в избу забежала. Никакой девки на потолке не висит, а на койке баба мучится. Ну, приняла она роды, да домой скоря. Дедушка-то её и спрашиват:

– Ну, чё, баушка, выполнила, ты мой наказ?

– Ой, выполнила.

– Ну, а чё видала-то.

– Дак, девка задушена на крюку висела.

– А сколя девке-те лет?

– Дэ, лет осемнадцать.

– А ково баба-то принесла?

– Дэк девочку.

– Дэк вот запомни, девочк-то как осемнадцать лет исполнится, она на етом крюку и задушится. Смёртонька-то ведь она наперёд человека рождатся.

– Ну и чудеса, – Прасковья покачала головой. – Ну а у вас-от как без Полины?

– Дак вот тебя успокаиваю, а самой-от тоже шибко худо без мамоньки-то, как ровно обтерялась я.

Александра искренне сокрушалась о потере близкого человека:

– Дак мы-то с Катериной ладно, а тетька дак совсем дуреть зачал.

– Навот, а чё тако? – Прасковья как будто на время забыла о своём невыплаканном горе.

– То жалуется, что слепой стал, притруть ни чё не видит, а то жониться просится, беда прямо-косе.

– Дак он, чё жа натто спетил?

– Дак как хошь, так и думай, а токмо найди ему каку – никаку баушку и все дела.

Вдруг звякнула щеколда, скрипнули ворота, и во дворе показалась знакомая сгорбленная фигура Трофима в неизменной дублёной шубе и в шапке-ушанке с посошком в дрожащих руках.

– Шура, гли-ко, тетька твой идёт, – изумилась Прасковья.

– Счас сватать меня зачнёт, – спокойно заверила сноху золовушка.

– Да ты чё?

– Право Богу.

Входная дверь в избу открылась, и на пороге появился потенциальный жених.

– Дорово живёте, – скрипучим голосом пропел старик.

– Зрастуй-ко, Трофим Василич, садися-ко с нами чай пить, – радушно пригласила хозяйка дома.

– Чай пить не дрова рубить, – старик проворно, не по годам, снял шапку и шубу, и бросил на пол в угол, сам же поспешно опустился на табурет, придвинутый к столу.

– Как живёшь, Трофим Василич? – Прасковья участливо обратилась к старику, одновременно наливая чай из самовара.

– Ох, да кака моя жизь, – сокрушённо плачущим голосом произнёс Трофим, – шибко плохо одному, хоть бы каку старуху найти чё ли.

Но тут он заметил за столом какую-то женщину и начал к ней присматриваться. Александра же, в свою очередь, почти на самые глаза натянула платок.

– А ты откуля будёшь? – заинтересовался старик, увидя незнакомую женщину.

Александра до неузнаваемости изменила голос:

– Да не тутошня я, бердишенска.

– А чё суды приехала? – старик старался хоть с какой-то стороны подсесть поближе к женщине. Но собеседница изо всех сил отворачивалась от назойливого кавалера.

– Чё рыло-то воротишь, чё суды-те приехала?

– Дак странница я. Все у меня сгорели на пожаре, вот и хожу по людям, где хто, чё подаст, где чаем напоят, где ночевать пустят. Где сена клок, где вилы в бок. Шибко чижало.

– Вон, чё, вон, чё, – участливо вздохнул Трофим.

После небольшой паузы старика охватила идея.

– Вот, чё, милка, я тебе-ко скажу, ты – одна, дак и я – один, дак давай-косе будём жить вмистях.

Прасковья от неожиданности, чуть не вскрикнула и не выронила из рук стакан с чаем. Александра же продолжала с высоким актёрским мастерством играть роль потенциальной невесты.

– Дак, нально не знаю, чё и делать, едук за первого попавшего ни чё хорошего не сулит, а куды-то бы прибиться, шибко было бы хорошо.

      Обнадёженный жених взбодрился:

– Ежели надумашь, дак приходи. Как выйдешь на улку, пройдёшь дом, да ишо дом, да ишо дом, потом увидишь дом на четыре окошка, ето правлене, а рядом дом на два хозяева. Ты в первы-те воротчики не ходи, а во второй половине мы и живём. Я-то живу с дочерью, с зетем, да со мнучатами. Дочь-от у меня, правда, змея подколодна, всё ругат, чё шибко чижало мине-ко одному, а вот зеть-от-матушка, шибко хороший. Он за нас заступится.

Александра с достоинством перенесла похвалу в адрес мужа, но ещё с большим терпением незаслуженную характеристику в свой адрес.

Трофим Васильевич с особой ловкостью одел на себя шубу и шапку.

– Ну, прошшайте, – бойко вышел за дверь.

– Ну, Шура, ну ты и нагрешила, – едва справившись от шока, прошептала Прасковья.

– Восподи, прости меня велику грешницу, но не знаю, как его отвадить от женитьбы.

Александра тоже начала собираться:

– Пойду-косе домой, послушаю, чё он там набратал Тихону.

Трофим не пришёл, а прибежал домой в приподнятом настроении. Тихон лежал на печи, Вовочка в горнице готовил домашнее задание. Старик, как только зашёл в дом, с ходу по приступочкам полез на печь, чтобы поделиться радостью с зятем.

– Тихон-матушка, я ведь невесту себе высватал. Тихон чуть с печки не свалился.

– Тятя, да ты, чё с ума сошёл, я уж думал, что ты успокоился.

Старик только начал рассказывать зятю о своей избраннице, как тут шумно раскрылась входная дверь и на пороге появилась разъярённая Александра:

– Ах, ты жид старый, холера ты лысый, ты чё надумал?!

– Чё случилось? – напрочь обескураженный от произошедшего, Тихон слез с печи, и под руки проводил до скамейки обиженного судьбой тестя.

– Дак, чё случилось, чё случилось, он тебе-ко, Тихон, сказывал, чё невесту высватал.

– Только хотел рассказать, ты помешала.

– Дэк он ведь меня – дочь родну высватал, – в слезах она опустилась с отцом на скамейку. – Тетька, ты тетька, родной ты мой, тетька, ежели ты на самом-от деле притруть ни чё не видишь, дак сиди-ко дома на печи, да гложи зад овечий, да поглядывай на улку. А ежели близирничаш, чё слепой, дак на чё людей смешить?

Тихон хотел было крепко приструнить жену за издевательство над стариком, но видя необычный исход дела, сам до слёз растрогался. Позднее, всё-таки Тихон пристыдил свою жену, что издеваться над стариком нельзя.

– Нет, гли-ко, Тихон, зеть-от у него-матушка, шибко хороший, а Лёска – змея подколодна.

Вскоре Трофим Васильевич уехал к сыну Ивану, где в