Вышесказанное демонстрирует одну постоянную трудность, связанную с интерпретацией результатов кросс-культурных исследований восприятия или памяти: установление причинных факторов, порождающих данные кросс-культурные различия. Эти различия могут быть обусловлены языковыми различиями, другими культурными факторами типа уровня индустриализации, некоей комбинацией этих факторов или каким-либо иным фактором, не связанным с тем и другим. В данном случае трудно с уверенностью установить, вызваны ли различия в восприятии и припоминании цветов в первую очередь языковыми различиями или иным фактором. В некоторых академических кругах на эту тему бушуют дебаты. Два психолога из Висконсинского университета представили убедительные доказательства того, что цветовые термины до некоторой степени влияют на внеязыковое восприятие цветов. Эти исследователи, Льюис Фордер и Гэри Лупьян, продемонстрировали, что простое прослушивание названия цвета перед предъявлением определенного цветового стимула влияет на различение человеком цветов. Точнее, категориальное восприятие цветов усиливается после прослушивания их названий. В ходе этого эксперимента люди начинали точнее различать зрительно те цвета, которые называли разными базовыми цветообозначениями, и менее точно те, которые были обозначены одним и тем же словом. Испытуемым предъявлялись четыре кружка, три из которых были закрашены одним цветом, а четвертый – цветом слегка другого оттенка. Участников просили выбрать, какой из четырех цветов слегка отличается от трех других. В некоторых случаях люди слышали соответствующее цветообозначение примерно за секунду до предъявления цветных кружков на компьютерном экране. Авторы формулируют один из своих ключевых результатов следующим образом: «Вскоре после прослушивания названия цвета (например, зеленого) участники точнее различали кружки, пересекавшие цветовую границу, например зеленый среди синих, а также точнее отличали типичные зеленые тона от нетипичных зеленых». Повышение точности различения цветов, пересекающих цветовые границы, не было пренебрежимым; в действительности испытуемые различали их на 10﹪ точнее после вербальной подсказки соответствующим цветообозначением. Это говорит о том, что цветовые термины непосредственно влияют на реальную точность различения цветов людьми. Эксперимент Фордера и Лупьяна проводился исключительно на носителях английского языка, принадлежащих к одной и той же культуре, поэтому результаты не были обусловлены внеязыковыми культурными различиями. Учитывая, что базовые цветообозначения сильно различаются в языках мира, можно предположить, что носители языков с четкими границами цветовых терминов будут отличаться друг от друга в плане того, что произойдет с их различением цветов в ходе выполнения этого задания. Надеюсь, будущая работа с носителями разных языков позволит проверить, верно ли это предположение[72].
Давайте вернемся к тому, как трудно мне было описать тот ослепительный набор оттенков залива Бискейн, о котором шла речь в начале главы. Стоит подчеркнуть несколько пунктов, основываясь на литературе по этому вопросу. Во-первых, базовые этикетки, которые мне было так трудно подобрать, зависят в основном от моего родного языка. У меня может быть только одно базовое цветообозначение для описания волн (что-то вроде «зелубой»), два термина («зеленый» и «синий») или три термина, если я носитель языка типа корейского или русского («зеленый», «голубой» и «синий»). Бедность выбора базовых цветообозначений проистекает, по-видимому, из того факта, что языки обычно не так богаты обозначениями холодных цветов, как теплых. Этот факт, в свою очередь, обусловлен распространенностью более холодных цветов типа «зелубого» в фоновой части природного пейзажа, включая океанские волны, и большей «встречаемостью» теплых цветов в артефактах переднего плана, которые так распространились в последние несколько столетий, по крайней мере среди представителей WEIRD-обществ. Согласно некоторым исследованиям, мой родной язык может влиять на мое реальное припоминание некоторых красок, которые я наблюдал с самолета, вылетая из Майами. Наконец, возможно, если бы сидящий позади меня пассажир несколько раз подряд произнес «зеленый», когда мы пролетали над заливом, это неуловимо повлияло бы на то, как мое сознание различает цвета, которые я вижу внизу.
Запахи бывают не только резкими
В Амазонии, когда сухой сезон уступает место сезону дождей, осадки часто выпадают короткими приступами, пока солнце все еще светит. Конечно, это явление вряд ли уникально для данной части света, и во многих языках мира есть выражения, описывающие дождь, который идет при солнечном свете. (Например, в южных штатах США бытует загадочное выражение «черт бьет жену».) У меня много воспоминаний детства о том, как я играл на улице под такими микроливнями. Некоторые из этих воспоминаний отмечены особым обонятельным ощущением – запахом дождя, впитавшегося в сухую почву. Подозреваю, что и вам знаком этот запах. У него на самом деле есть название в английском – petrichor, запах влажной земли, который мы ощущаем, когда дождь падает на сухую почву. Это сравнительно новое слово в языке: оно появилось в 1960-е гг. Многие носители английского языка совершенно незнакомы с этим термином, и он не распространен в разговорной речи. Если я скажу знакомому: «Petrichor вызывает у меня сильное чувство ностальгии», – он, вероятно, будет озадачен моей странной речью, даже если знает это слово. Таким образом, слово petrichor в некотором роде служит исключением, подтверждающим правило: английский язык плохо справляется с задачей называния различных запахов и в разговоре мы не используем названия конкретных запахов типа petrichor. Кроме того, наши обозначения запахов не абстрактны. Даже petrichor применяется только к petrichor; это не термин, обозначающий широкое обонятельное ощущение, переживаемое во множестве контекстов. Напротив, вспомним базовые цветообозначения, о которых шла речь в предыдущем разделе. Мы говорим о синих небесах, синих джинсах, синих машинах и множестве других неродственных объектов с неким общим зрительным признаком, который можем извлечь из каждого, и именно это абстрактное качество синевы мы обозначаем цветовым термином. Однако термин petrichor не абстрактен. Это специфический запах, существующий в конкретном контексте, и даже при этом мы испытываем трудности с его называнием.
Бедность языка запахов, особенно в сравнении с богатством абстрактного языка красок, известна давно. Вот слова немецкого ученого Ганса Геннинга, сказанные более 100 лет назад: «Обонятельная абстракция невозможна. Мы можем легко абстрагировать общий цвет – например, белый – жасмина, ландыша, камфары и молока, но никто не может таким же путем абстрагировать общий запах, приняв во внимание общие признаки и отринув различия». Почему запахи так трудно называть, и называть абстрактно? В научной литературе по этому поводу ведется много споров. Одна из возможных причин попросту в том, что люди сравнительно плохо ощущают запахи. Например, в экспериментах с запахами, ассоциирующимися даже с обычными предметами типа арахисового масла или кофе, многим людям непросто назвать предмет, связанный с определенным ароматом. Даже для таких распространенных запахов люди способны назвать их источник лишь в половине случаев. Подобные факты привели некоторых исследователей к выводу, что у людей сильный неврологический дефицит в том, что касается обоняния, если сравнивать с другими чувствами, а также с обонятельными способностями наших родичей-млекопитающих. Скорее всего, это так. И все же остается неясно, насколько велик наш видоспецифичный обонятельный дефицит. Если вспомнить, что у человека имеется около 400 различных типов обонятельных рецепторов, возникает еще больше недоумения, почему же мы так плохо справляемся с тем, чтобы называть абстрактные запахи[73].
Хотя вряд ли кто из исследователей поспорит с утверждением, что люди сравнительно плохо различают и называют запахи, нам также стоит остерегаться попасть в ловушку постулата, что все люди совсем не умеют называть запахи только потому, что, скажем, этого не умеют носители английского и немецкого языков. Нам следует быть осторожными при экстраполяции на всех людей сильных утверждений, выведенных из наблюдений над WEIRD-популяциями. На самом деле, по мере того как когнитивные исследования культур и языков мира расширяют охват, обнаруживается (по-видимому, неизбежно), что представители некоторых других культур говорят о запахах совершенно не так, как носители английского
