Хотя для большинства из нас объектоцентричные описания не являются нормой, в некоторых культурах они норма. По-видимому, отчасти это относится к каритиана. Хотя в языке каритиана есть слова, обозначающие «правый» и «левый», эти термины, вероятно, обычно не применяются, когда люди описывают пространственную ориентацию объектов или указывают направление. И каритиана, похоже, не осмысляют (по крайней мере, традиционно) пространство главным образом в эгоцентрических или в геоцентрических категориях. Вспомним еще раз про эксперимент с расстановкой игрушек, описанный мною выше. Носители преимущественно геоцентрических языков, как хай||ом, обычно запоминали порядок игрушек по сторонам света, например «черная корова стоит к западу от белой». Носители преимущественно эгоцентрических языков, таких как голландский и английский, запоминали порядок с помощью стратегий типа «черная корова слева от белой». Эти различия стали очевидны, когда участников развернули, разместив с другой стороны здания. Носители каритиана, однако, поступили бы совершенно иначе. Они запомнили бы порядок объектов, отметив, что «черная корова ближе к зданию школы, чем белая». Затем, очутившись по другую сторону школы, они снова поставили бы черную корову с той стороны стола, которая ближе к школе, невзирая на другие факторы. В действительности, когда я проводил аналогичные нелингвистические эксперименты с носителями каритиана лет десять назад, в большинстве случаев я наблюдал именно это.
Еще одна стратегия осмысления пространства тесно связана с местной средой. Обитатели некоторых островов говорят о направлениях «к морю» и «к суше», где последнее обозначает направление к центру острова, независимо от местоположения говорящего. Если вы на северной стороне острова, то «к суше» значит «на юг», а «к морю» – «на север». Если же вы на южной стороне острова, то верно обратное. Ряд исследований редких языков привели к тому, что были зафиксированы разные системы обозначения направлений, специфические для островных культур. В Амазонии и других местах сходные системы указания направлений и пространственной ориентации привязаны к направлению течения основной реки. Возьмем, например, словосочетание Piibooxio xigahapaati со значением 'подниматься по реке', распространенное в амазонском языке пираха. Этот язык прославился в последнее десятилетие среди лингвистов благодаря исследованиям моего отца, Дэниела Эверетта. Он заметил, что выражение Piibooxio xigahapaati может звучать не только на берегу реки, но и в глубине джунглей. Пираха используют течение местной реки – черной петляющей Маиси, которая течет на север, – как основу своей заданной по умолчанию системы координат. Этот вид пространственной референции требует от говорящих на пираха постоянно отслеживать, где они находятся относительно южного направления «вверх по реке», – непростая задача для тех, кто незнаком с этой системой, как засвидетельствовано обоими моими родителями, которые много лет изучали язык и культуру пираха. Вследствие миссионерской работы моих родителей в восьмидесятых я и мои сестры в раннем детстве часто бывали у пираха и жили среди них. Я провел несчетное количество дней и ночей, плавая Piibooxio xigahapaati и вниз по течению в прохладных водах Маиси[41].
В Амазонии, где я провел немалую часть своей жизни, многие бразильцы тоже говорят о местоположении городов и деревень в категориях pra cima ('вверх по реке') и pra baixo ('вниз по реке'), даже когда говорящие не находятся на реке или ее берегу. Они, однако, не скажут, что вилка находится pra cima или pra baixo от тарелки, поскольку эта система координат не применяется в малых масштабах. Но сути это не меняет: человек располагает разными обозначениями направлений и базовыми системами координат, и на то, как он говорит и мыслит о пространстве, влияют многие факторы. В этой главе были затронуты лишь некоторые из них, но этого достаточно, чтобы показать, что ни язык, ни ландшафт, ни внеязыковые культурные условия, ни врожденные характеристики нашего мозга не определяют полностью того, как люди мыслят и ведут себя относительно окружающего пространства. Напротив, все эти факторы взаимосвязаны и служат опорой человеческому пространственному мышлению и связанному с ним поведению. Самые широкомасштабные новейшие экспериментальные исследования среди разнообразных популяций подкрепляют этот вывод. Люди – чрезвычайно пестрая компания.
Бродя по регулярному городу вроде Помпей, будь то сейчас или 2000 лет назад, человек может в поисках пути ориентироваться по сторонам света. Вероятность, что он так поступит, и легкость, с которой он это проделает, зависят от его культурного багажа и заданной по умолчанию системы координат в родном языке. Кроме того, его пространственное мышление может косвенно зависеть от ландшафтных характеристик местности, в которой он живет, постоянства видимого движения солнца в его широтах, от профессии, пола и так далее. Накопившийся за это время огромный корпус исследований человеческого пространственного мышления подтвердил, что люди способны говорить и думать о пространстве самыми разными способами. Иные из этих способов эгоцентрические, иные геоцентрические, иные объектоцентрические. Языки кодируют чрезвычайно разнообразные понятия о пространстве. Эта степень вариабельности была бы неожиданностью для большинства когнитивистов еще не так давно. Сегодня, хотя все еще ведутся споры о глубине этих различий, невозможно отрицать их существование. Подобные различия говорят нам нечто важное о человеческом мышлении и поведении: то, как мы ориентируемся в окружающем пространстве, демонстрирует такие кросс-культурные различия, которые ранее считались невозможными с учетом базовых постулатов о гомогенности человечества. Открытие этой вариабельности в конечном итоге стало возможным благодаря работе лингвистов в таких местах, как горы Чьяпас: именно эти специалисты обратили внимание на то, что́ люди в реальности говорят и делают, рассуждая о пространстве.
Ландшафты: что значит «гора»?
До сих пор в этой главе внимание сосредоточивалось на том, как люди говорят и думают о своей и чужой пространственной ориентации – ориентации, основанной на определенных системах координат. Но рассуждать об окружающем пространстве – это не только отсылать к определенным координатным системам. На самом деле это означает гораздо больше, но здесь я сосредоточусь на теме, косвенно связанной с системами координат: как люди говорят и мыслят об окружающем ландшафте. Я уже подчеркивал в предыдущей главе, что особенности местной среды могут играть решающую роль в формировании манеры людей говорить о пространстве. Тот факт, что юпно измеряют пространство и течение времени в понятиях «вверх по склону» или «вниз по склону», до некоторой степени обусловлен крутыми горами, в которых они живут. Это наблюдение можно сформулировать следующим образом: горная среда приводит к повышению вероятности того, что люди будут использовать геоцентрический тип пространственных ориентиров. Но это тоже чрезмерно упрощенная оценка, причем по причине, которая может вас удивить. Не все народы говорят о «горах» или даже концептуализируют горы как отдельные сущности.
Возьмем лаосский язык, на котором говорят десятки миллионов людей. Ник Энфилд, лингвист из Сиднейского университета, много лет изучает лаосский. Его исследования показывают, что носители этого языка описывают окружающий южноазиатский ландшафт терминами, которые не переводятся адекватно на английский или другие европейские языки. Например, в лаосском нет слова «гора». Для обозначения гористой местности используется слово phuu2 (символ «2» обозначает особый тон).
Вот некоторые наблюдения Энфилда: «Форма рельефа, которая по-английски называется отдельной горой… в лаосском может обозначаться через употребление сложного словосочетания с числовым классификатором. Таким образом, phuu2 nuaj1 nii4 означает 'эта
