В докладе от 7 октября Славин указал, что к концу лета 1936 г. обучать курсантов тактике во всех школах стали в поле, в реальных условиях боя. Однако этот переход к практически-прикладному методу образца 1936 года был формальным, проводившимся по пословице «Заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет».

Так, в проверенных в первой половине 1937 г. УВУЗ РККА Татаро-Башкирской пехотной (бывшей объединенной), Московской пехотной школе, Рязанском, Минском (бывшая Белорусская объединенная военная школа) и Одесском пехотных училищах (16 марта 1937 г. военные школы переименовали в училища) курсантов выводили на полевое учение в строевом расчете, не отработав с ними предварительно «все вопросы, связанные с организацией боя и техникой управления подразделением в бою», на групповых упражнениях и/или на ящике с песком. «Преподавательский состав, – отметил проверявший «Татбашшколу» начальник 1-го отдела УВУЗ РККА комбриг С.А. Смирнов, – в своей работе переключился на практический метод преподавания, но этим методом по-надлежащему еще не владеет», и курсант по-прежнему «не получает должных практических знаний»230.

В самом деле, при полном отказе от групповых упражнений и тренировок на ящике с песком в пользу полевых учений в строевом расчете действия командира в бою могли отрабатывать лишь те курсанты, которые на учении выступали в роли командиров – а остальные этих действий «не осваивали совершенно», так как по строевому расчету им доставалась роль рядовых бойцов. Но и работавшие за командиров – из-за того, что вышли на учение без предварительной тренировки в групповых упражнениях и на ящике с песком – действовали «неосознанно, безграмотно» и правильных навыков организации и управления боем тоже не приобретали! Один-единственный руководитель всех их поправить не мог… «Курсанты, – отмечал 7 июня 1937 г. проверявший Минское училище помощник начальника 1-го отдела УВУЗ РККА майор А.Г. Самохин, – выглядят неплохими практиками в выполнении отдельных [выделено мной. – А.С.] тактических элементов, но даже на 3 курсе общий тактический кругозор курсантов не превышает кругозора младшего командира». Вообще, писал он еще 19 апреля, занятия в поле при такой организации «превращаются в пустое препровождение времени, в лучшем случае позволяющее отработать красноармейца, но отнюдь не командира»231…

В Московской пехотной школе не только спешили вытолкнуть не натренированных на ящике с песком курсантов на полевые учения, но и отрабатывали на этих учениях не то, что требовалось! Налицо, констатировал заместитель начальника УВУЗ РККА комдив Н.Ф. Артеменко, «выхолащивание из задач тактического элемента и замена его управлением огнем, да и то не продуманным до конца, а сводящимся к технике подачи команд на открытие огня»232… Вообще, над смыслом практически-прикладного метода командование школы не задумывалось совершенно: планируя учения, оно исходило не из необходимости отработать тот или иной вид боя, а из последовательности изложения тем в программе (так же поступали и в Минском училище). В результате в течение всего зимнего периода обучения 1936/37 учебного года школа не могла выполнить одно из основных требований УВУЗ РККА – заканчивать изучение каждого вида боя двусторонними тактическими учениями.

Не проводили таких учений и в Рязанском училище – сталкивая выведенных в поле курсантов не с реальным, а лишь с обозначенным противником (такое «практическое» обучение, замечал А.Г. Самохин, приносит один вред…).

Как явствует из письма И.Е. Славина командованию Школы червонных старшин от 19 января 1937 г., плохо, «по старинке», тактическую подготовку планировали тогда и в этой школе. Кроме того (как выявил присутствовавший там 2 января на тактических учениях помощник начальника 1-го отдела УВУЗ РККА майор А.Г. Онацевич), у преподавателей еще и отсутствовали «прочные навыки обучения мелких подразделений прикладным методом» и в занятиях было поэтому «мало целеустремленности»233.

А в Одесском училище все никак не могли отрешиться от взгляда на военную школу как на строевую часть (а не учебное заведение для подготовки командиров). Методику тактической подготовки там использовали «компромиссную», направленную не то на выработку командира, не то на сколачивание курсантских подразделений (в итоге, замечал проверявший училище 7—14 июня 1937 г. А.Г. Самохин, не достигали ни той, ни другой цели)234…

Словом, переход всех перечисленных выше школ/училищ к практически-прикладному методу образца 1936 года можно было считать состоявшимся лишь условно.

Ну а в Омском военном училище к практически-прикладному методу образца 1936 года не перешли и формально. В мае 1937 г. комбриг С.А. Смирнов обнаружил, что курсантам там вообще не дают самостоятельно решать какие бы то ни было тактические задачи! По крайней мере, до конца 1936-го на новый метод не перешли и 1-я и 2-я Ленинградские артиллерийские школы. Проверивший их в декабре помощник начальника 2-го отдела УВУЗ РККА капитан Колодочкин выявил, что и занятия на ящике с песком и групповые упражнения на карте все еще похожи на школьный урок – где даже обстановку на карту наносят только по особому распоряжению руководителя…

Из-за формальности (а то и саботажа) перехода к практически-прикладному методу образца 1936 года улучшения тактической подготовки курсантов до начала чистки РККА так и не произошло. В сохранившихся от конца 1936 – первой половины 1937 г. материалах инспектирования военных школ/училищ мы читаем те же самые фразы о нехватке у будущих командиров практических навыков организации и управления боем, что и в аналогичных документах 1931 – первой половины 1936 гг. Вот, например, как обстояло дело с навыками принятия решения в боевой обстановке:

– «по сравнению с майским выпуском 1936 г. заметен рост в отношении подготовки курсантов в принятии решения», но «рост этот сам по себе еще недостаточен» (Московская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– тактические решения курсантами «принимаются правильно и осмысленно, но медленно» (2-я Ленинградская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– «даже курсанты 3 курса не владеют еще по-надлежащему методами оценки обстановки, методами расчетов», необходимых для принятия решения (Татаро-Башкирская пехотная школа, февраль 1937 г.);

– тактические летучки, «даже в простейших условиях обстановки – решались курсантами с большим трудом»; «курсант в своих действиях неуверен, медлителен» (Омское военное училище, май 1937 г.)235.

То же и с навыками управления войсками:

– «распоряжения и приказания» курсанты-выпускники «отдают посредственно» (Томская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– «особо необходимо подчеркнуть нечеткость и неконкретность распоряжений» курсантов-выпускников (Московская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– у выпускников «еще недостаточно выработанный командный язык, как в донесениях, так и в распоряжениях» (1-я Ленинградская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– «распоряжения страдают многословием», «командный язык у значительной части курсантов недоработан» (2-я Ленинградская артиллерийская школа, октябрь 1936 г.);

– уставные команды курсанты подменяют «разговорами на тактические темы», повествовательными предложениями вроде: «Я посылаю разведчика», «Отдаю