с лесником, так и не переодевался: телогрейка, старые джинсы, кепка, яловые сапоги на портянки. Разве что нож на всякий случай повесил на пояс. 
Мы с Силантием Еремеевичем зашагали на зады огорода, Наташка засеменила следом. Я остановился, протянул ей руку локтем, за который она тут же уцепилась. Мы пошли, как влюбленная парочка, несмотря на то, что под ногами у нас была не брусчатка какой-нибудь площади или тротуар улица, а осенняя размокшая земля. Впрочем, я старался идти по траве, чтобы поменьше цеплять землю на сапоги.
 За огородом Силантий Еремеевич меня ждать не стал, сам сотворил заклинание короткой дороги, по которой мы прошли метров двадцать и упёрлись в знакомый мне гигантский дуб. Я шагнул к нему, хотел обнять, но Наташка меня опередила. С восклицанием (или воплем) восторга она бросилась к дереву, прижалась к нему:
 — Дуб-батюшка! Живой Дубыня!
 — Кто? — не понял я.
 — Дубыня! — тихо пояснил мне Силантий Еремеевич. — Дух этого Перунова дерева. Разбудил ты его.
 Дуб опустил свои ветви и фактически обвил ими Наташку. Она смеялась и плакала одновременно.
 — Знаешь, старче, — усмехнулся я вполголоса. — Чую я, будет у тебя здесь родник с живой водой.
 Силантий Еремеевич важно кивнул, мол, теперь непременно будет!
 Дуб отпустил Наташку, протянул одну из веток мне, словно здоровался. Я подержал её в руке, подошел к стволу. Наташка отшагнула в сторону.
 — Ну, здравствуй, дружище! — я обнял лесного великана, прижимаясь щекой к его коре. — Давай, рассказывай, как дела, где что болит?
 Я словно почувствовал его болячки. К осени под корнями поселились мыши, выгрызая себе место под гнездо в его корнях.
 — Хорошо!
 Мышей я не любил, поэтому выпустил импульс некроэнергии под корни — несильный, чтобы не повредить корневую систему. Мышиная семейка тут же и кончилась. Дождавшись, пока трупики перестанут дергаться в агонии, я выпустил импульс «живой» энергии, подлечивая поврежденные корни. Мне показалось, что дерево облегченно вздохнуло.
 — Ну, вот и всё, — я легонько хлопнул по стволу ладонью, словно друга по плечу. — Пойду, своих питомцев побалую.
 Дуб благодарно зашумел. Наташка изумленно посмотрела на меня.
 — Что ты ему сделал? Он же тебе «спасибо» сказал!
 — Здоровье поправил!
 Я обнял Наташку за талию.
 — Ох, Наталья Михайловна, как посвящение пройдешь, я тебя месяц из рук выпускать не буду! — и чмокнул её в шею под ушко, чуть отодвинув ткань платка. Наташка покраснела, но озорно буркнула:
 — Посмотрим, кто кого выпускать не будет!
 Мне показалось или действительно, но дуб-великан насмешливо зашумел над нашими препирательствами. Скорее всего, действительно. Потому что Наташка покраснела еще сильнее.
 Дубки по очереди получили свою порцию «живой» магии. Наташка прошла мимо них, прикасаясь на минуту к каждому. Магическим зрением я отметил, что этим прикосновением она щедро делилась своей магией с деревьями.
 Её магия по своей природе сильно отличалась от моей. Моя по цвету в магическом зрении была зеленой. Вообще зеленый цвет у меня был цветом жизни.
 У неё же магия была лимонно-желтого цвета. И деревья на неё реагировали даже живее, и, пожалуй, радостнее что ли, чем на мою.
 — Здесь Перунов и Велесов лики должны быть! — неожиданно заявила Наташка, указывая на другой конец поляны. — Ты тут посадишь еще десять саженцев, взрастишь их. А я открою между идолами родник. А ты, — она повернулась к Силантию Еремеевичу, — закроешь сюда дорогу для всех чужих! Иначе пустое это место будет.
 Наташка повернулась ко мне, упёрлась ладошкой в грудь и сообщила:
 — Оно сейчас силу набирает! Чужих сюда пускать нельзя. Гармония нарушится.
 Последние слова она прошептала и обмякла. Я успел подхватить её на руки.
 — Ну, всё, Еремеич, — открывай мне тропу к дому. — Я на сегодня у тебя всё своё отработал. Отдохнуть надо. И ей, и мне!
  Наташку я донес до беседки, усадил в плетеное кресло, застеленное байковым одеялом. Евсеич послушно поставил на стол горячий самовар. Быстро принес чашки, ложки, сахарницу и пряники.
 Наташка вцепилась обоими руками в чашку, поднесла к губам, сделала глоток и зажмурилась от удовольствия.
 — Не подрассчитала я свои силы, — едва дыша, сообщила она. — Слишком много Дубыне дала да саженцам.
 — Осторожней надо быть, милая, — тихо заметил я. — Впрочем, научишься.
 — Я с тобой хочу туда ходить, — заявила она. — Я почему-то чувствую, что мне надо там быть как можно чаще.
 — Да без проблем, — улыбнулся я. — Я туда каждый день часов в десять примерно хожу. Сегодня просто с Макарычем дела были, задержался вот.
 Она кивнула и вдруг с хитрой улыбкой поинтересовалась:
 — А она красивая, да?
 — Кто? — удивился я.
 — Ну, та девушка, которую ты сегодня встретил. Я ведь тебя чувствую…
   Глава 32
  Глава 32.
 Хорошо, что есть на свете это счастье путь домой.
 Переславль
  Мы выехали с Наташкой из деревни в полдень. Она — на выходные. Я — за maman. Была пятница, машин в город почти не наблюдалось.
 Перед отъездом я привычно помедитировал, позанимался. Герис, увы, опять не появился. Зато мне достался учебник с новой темой из области некромантии. Я даже озадачился.
 Перед возвращением мы вместе с Натальей Михайловной сходили к дубу. Я подпитал силой и конструктами деревья. Наташка благоразумно делиться силой с ними на этот раз не стала.
 Переодеваться я поленился. Так и поехал в телогрейке, старых джинсах да яловых сапогах на портянку.
 Сначала я завёз её домой в поселок Химик. Помог выйти из машины, поднес сумку к подъезду. Она, совершенно не стесняясь окружающих, чмокнула меня прямо в губы.
 — Жду утром, часов в восемь, в понедельник, — сказала она.
 — Пока, Наташ, — попрощался я.
 Еще в машине, по дороге я ей оставил триста рублей на расходы. Разговоров, что мол, верну, это в долг и т.д., мы уже между собой не вели.
 Проезжая мимо Мишкиного дома, я остановился. Вышел, решив на всякий случай зайти. Хотя в прошлый раз, две недели назад, мне его родители сообщили, что в колхозе Мишаня, борется с урожаем.
 То ли он его поборол, то ли мой приятель сдался, но Мишка неожиданно оказался дома. Мы поздоровались, обнялись. Он оглядел меня, хмыкнул:
 — Ну, ты…. Селянин, блин в натуре! Типичный пейзанин. Прям с трактора слез!
 А! — махнул я рукой.