«Уазик» проехал мимо больницы.

— Домой к ней едем! — пояснил Василий Макарович. — Она неделю дома лежит.

У калитки он остановился.

— Пошли!

Я пошел вслед за ним. Дом был открыт. Собаки не наблюдалось. Зато в сенях нас встретила высокая голубоглазая златовласка.

— Где тётя Маша? — лесник встал перед ней.

— Там, — златовласка растерянно показала на дверь.

— Жива?

— Жива, жива! — раздался скрипучий старческий голос. — А что мне подеется?

В сени, приоткрыв дверь, выглянула старушка:

— Заходите уж, коль пришли!

— Вопрос исчерпан? — насмешливо хмыкнул я. — Жива бабка!

— Я тебе дам — бабка! — раздалось из-за двери. Старушка обладала весьма острым слухом. Я хихикнул. Василий Макарович обернулся, посмотрел на меня, нахмурился и приложил палец к губам. Златовласка, с явным неодобрением взглянула на меня и сложила руки на груди.

Мы прошли на кухню, разулись, разделись. Следом за нами зашла златовласка. Бабка стояла возле плиты, что-то помешивая.

— Кашу вот варю, — объяснила она. — Соскучилась по пшенке! Светлана Григорьевна, вон, — она кивком головы показала на девушку, — всё бульончиком меня кормила. Целую неделю. Представляешь, Макарыч, целую неделю!

— Ты, Кирилловна, расскажи лучше, как себя чувствуешь? — Василий Макарович сел за стол напротив неё. — Говорят, ты с утра на погост собиралась?

Златоволосая девушка ушла в комнату. Однако, как я заметил, дверь плотно не закрыла, оставив щель в пол-ладони. Я бросил магический взгляд в её сторону. Девушка стояла возле двери и прислушивалась.

Ни бабка, ни лесник на это внимания, естественно, не обратили.

— Собралась, Макарыч, собралась! — бабка выключила газ, села рядом. Бросила вопросительный взгляд на меня, потом на лесника. Он ей подмигнул и едва заметно кивнул, мол, свой человек.

— Я уже целую неделю собираюсь, — продолжила старушка. — Думала, сегодня всё, отжила своё. Ан нет. Приехала моя… — она поглядела на меня, подмигнула, — квартирантка. Сунула мне в руки карандаш, сломала его. Я и оклемалась. На ноги встала. Кашу вот варю.

Я посмотрел в сторону комнаты.

— Ой! — спохватилась старушка, хлопнув в ладоши. — Сквозняк! Продует враз!

Она суетливо подошла к двери, закрыла её поплотнее, посмотрела на меня и хитро подмигнула.

— Ой, лиса ты, Кирилловна! — вполголоса восхитился лесник. — Как в молодости была лисой, так и осталась!

— Ну, а что? — бабка пожала плечами. — Случаи-то они, разно-всякие бывают. Помнишь, Васька, Матвея Егорычева? Какой мужик был? Механизатор-ударник! Душа-человек! А как на гармошке играл? Замуж меня звал! А потом узналось, что он Ерофееву, чекисту нашему, оперы строчит каждую неделю.

Василий Макарович засмеялся:

— Помню, как не помнить! Только время уже не то было, 49-й год на дворе стоял. Не 37-й!

— Для тебя, может, быть и не то время, — отрезала бабка. — А вот для меня самое то! Врачи-убийцы, помнишь-нет? А я единственный врач была здесь! Хорошо, что Ерофеев тот добро помнил. Детишек его я от воспаленья легких вылечила, считай, с того света вытянула.

— Ну, что скажешь, Антоха? — Василий Макарович повернулся ко мне.

— Пару-тройку месяцев старушка протянет, — без тени улыбки ответил я.

Я уже успел её осмотреть магическим зрением. Сердце у бабушки было совсем изношенным, в кишках светилось что-то багровое. Да и в голове справа подозрительно багровел шарик величиной с обычный орех.

— Два-три месяца? — удивленно-жалобно переспросила бабка.

— Сердце у вас слабенькое, — пояснил я. — В животе болячка и в голове, кажется, опухоль справа. Болит?

Бабка кивнула и бессильно опустилась на стул.

— Антон! — с надеждой в голосе спросил лесник. — Поможешь?

— Макарыч, — осклабился я. — Когда я тебе в помощи отказывал?

Накормить меня потом, после процедур, конечно, накормили. До отвала накормили. И кашей пшенной на молоке, обильно сдобренной маслом. И салом от соседского кабанчика — в чесноке, черном перце и еще каких-то специях. И с собой шматок неслабый сунули. Да еще и домашней колбасой щедро поделились. Нет, определенно, лекарь на деревне с голодухи не помрёт.

А златовласка из комнаты так и не вышла, хоть периодически и прижималась ухом к двери — видел я магическим зрением!

— Я завтра до вечера в город уеду, — сообщил я Василию Макаровичу в машине на обратном пути. — Отвезу Наталью Михайловну, привезу maman на выходные. Тебе что-нибудь прикупить надо?

Лесник отрицательно покачал головой.

— Ну, смотри. Как хочешь. И еще, — я усмехнулся. — Там Димитрий Михайлович по мне еще не соскучился?

Лесник засмеялся.

— Не соскучился. У него и без тебя дел хватает.

Он высадил меня на окраине деревни, развернулся. Я открыл ему обратную короткую дорогу по его просьбе до Бахмачеевке.

А златовласка действительно была шикарной девчонкой…

Глава 31

Глава 31.

Лесная магия

Лес в районе Кочаров

— Ты чем занимаешься? — вопрос Наташки застал меня врасплох. Она тихо, практически неслышно ступая, прошла через двор, в сад, где я священнодействовал над своими питомцами — акацией, кленами и дубками. Я чуть не подскочил от неожиданности. И ведь ни одна зараза не предупредила: ни Кузька, ни Авдей Евсеевич. Ну, Федул — понятно. Он практически из бани нос не высовывает.

— Плюшками балуюсь! — злобно ответил я.

Наташка подошла ко мне со спины, прижалась всем телом.

— Не сердись! Это я их попросила не говорить тебе.

Я развернулся к ней, чмокнул в губы, обнял.

— Работаю, Наташ, — ответил я. — Делаю из растений защитников дома.

— Интересно, — она высвободилась из моих объятий, присела перед акацией. — Интересно! Ты знаешь, что после твоих магических манипуляций у растений появляются зачатки разума. Они практически становятся мыслящими. Никогда бы не подумала.

— Это что! — рядом из ниоткуда появился Еремеич. — Ты б видела, что он с моими дубами сотворил! Хочешь посмотреть? Всё равно ведь он туда сейчас направится. Ведь правда, Антон?

Я вздохнул, покачал головой. Хитёр Силантий Еремеич, ох, хитёр! Он ведь таким образом берегиню завлекал, чтоб она ему родник с живой водой в заповедной роще открыла! Вот старый интриган!

— Правда, — подтвердил я. — Сейчас идём.

Наташка была в длинном платье-балахоне, меховой безрукавке, резиновых полусапожках-ботиках на шерстяной носок и цветастом платке — типичная деревенская одежда.

Я же, как вернулся