Март Борсков рассказывал, что Алькадские прерии напоминают этим пустыню Аль’Зафиры. Впрочем, Арди никогда там не бывал, вряд ли побывает, да и вообще с трудом представлял себе что значит — «земля из песка».

Придерживая шляпу рукой, дабы ту не утащил задиристый бриз, Ардан, опираясь на посох, поднимался на холм. И с каждым шагом ему казалось, что земля под ногами все сильнее напоминает кучевые облака, а небо над головой — влажный, речной камень, пронизанный жилками драгоценных металлов.

Шаг за шагом, все выше и выше, пока все вокруг не застыло.

Она замерла на краю ночного поля, наполовину силуэт, наполовину звездный свет, запертый где-то между сном и безмолвием сияющей ночи. Высокие травы, словно придворные в почтительном поклоне, склонялись к её ногам, а их кончики ловили на себе искры золотых созвездий. Её волосы вились и струились, сливаясь с покровами ночного неба, а каждая прядь будто нашептывала секреты сумеречных тайн.

Вокруг неё небо кружилось в вихрях индиго и кобальта, светящееся в касаниях рассеянного мерцания едва заметных звезд. Казалось, те спускались все ниже и ниже, оплетая её фигуру тканью; её платье, напоминающее темный водопад, как неведомая ночь, словно соткано из лунного сияния и лепестков незабудок, где в каждом изгибе подмигивал тонкий блеск звёздной пыли.

И если прислушаться и присмотреться, то можно услышать музыку далеких колокольчиков, звучавших эхом старинных обещаний, остановившихся отдохнуть в её величавом молчании.

— Высокородная Сидхе, — снимая шляпу, слегка склонил голову Арди.

Не стоило дерзить явившемуся в ночи созданию. В историях волчицы и Арора тех, кто осмеливался совершить подобную глупость, всегда ждала весьма и весьма незавидная участь.

Сидхе повернулась к нему на мгновение и этой доли секунды, краткого мига, было достаточно, чтобы Арди едва не задохнулся. Задохнулся от осознания того, насколько мир вокруг серый и блеклый, насколько он лишен красок и красоты, насколько он прост и плосок. И все это он увидел в её глазах, где жил свет ярче и краше любых созвездий.

Сидхе отвернулась и, нагнувшись, сорвала один единственный полевой цветок. Спящий, свернувшийся синий бутон расправился в её руках и девушка, столь же прекрасная как и Сенхи’Ша, поднесла его к лицу.

— Здравствуй, ученик волчицы, - её голос звучал ветром, которого заждался моряк, чьи паруса уже неделю пусты, а еще ночью, под покровами которой тайком прятались молодые возлюбленные.

Её голос звучал так, как не может звучать ничто в мире смертных. И потому Арди не был уверен, что слышит его ушами, а не чем-то иным.

Ардан выпрямился и, все так же крепко держа посох, отвернулся чуть в сторону. Он не был уверен в том, что его сознание выдержит если он будет слишком долго разглядывать фигуру прекрасной незнакомки. И, если быть до конца откровенным, он бы хотел, чтобы факт отсутствия их знакомства оставался в статусе-кво.

Увы, судя по всему, у ночного визитера имелись другие планы. И уж от чего точно берегли истории, так это от попыток смертного понять, что творится в голове у Сидхе Фае.

— Ты знаешь, как меня зовут, — не спрашивала, а утверждала девушка, сотканная из звездной ночи и темного ветра.

Арди знал. Он читал о ней. О той, кто приходила летней ночью, когда сияли северные звезды и холодный ветер заставлял людей вспоминать о том, что лето однажды кончится и непременно наступит зима.

Создания, рожденные Зимним двором, но посреди владений Летнего.

— Госпожа Аллане’Эари, — ответил Арди. — Сидхе Холодной Летней Ночи, дочь Королевы.

В этот темный час, посреди Алькадской степи, на холме в цветах и травах, застыл силуэт одной из принцесс Зимы, родной сестры Атта’нха.

— А как же зовут тебя, юный Говорящий?

Ардан почувствовал жгучее, почти неудержимое желание назвать свое полное имя. То рвалось из недр его сознания, сотрясая стены воли, которые воздвиг вокруг него юноша.

— Ард, — с трудом, рыча, как барс, произнес Арди. — Ард Эгобар.

Сидхе, только что силой пытавшаяся узнать у него Истинное Имя не подала виду, что как-либо разочарована и, уж тем более, удивлена, что Арди сумел удержать тайну в себе.

Скорее, Аллане’Эари даже не осознавала, что едва было не вырвала из его уст полную правду, а не лишь её часть. По той простой причине, что Сидхе не вкладывала волю в произошедшее. Это как оказаться под хлесткими ударами шквального ветра и сетовать, что природа ополчилась против тебя одного.

Но это не так.

Ветер просто дул и был таков, как он есть.

Так же и Сидхе.

Лишь одно её присутствие едва было не сломило волю Арди.

— Ты знаешь, почему я пришла к тебе, ученик моей сестры, — она продолжала крутить в пальцах цветок и не обращала внимания на своего собеседника. И звезды все так же струились с небес вдоль шуршащих складок её платья, сотканного из ночи.

— Сидхе Пылающего Рассвета, — только и произнес Арди.

На самом деле он понятия не имел, почему принцесса Зимы заявилась к нему с визитом. Было ли это связано с тем, что никому не известный, старик-писатель Анвар Ригланов каким-то образом освободил из заключения Сидхе Пылающего Рассвета; или же с тем фактом, что вышеупомянутый Сидхе заполучил из рук Арда древний артефакт — неиссякаемый источник Лей; а может еще по лишь Фае понятной причине.

Ардан не мог этого знать. И потому воспользовался наукой Скасти, сказав правду, но при этом солгав.

Дул ветер.

Со всех сторон сразу.

Будто бежал на поклон своей госпоже, чтобы влиться в её чарующие волосы и одеяния, став её дыханием и словами:

— Ты помог беглецу, Говорящий.

— Мы заключили сделку, принцесса, сделку, которая отвечала всем законам Королев. Я ничего не нарушил.

Ардан хорошо помнил законы Града на Холме. Атта’нха буквально заставила своего ученика выучить те наизусть.

— Как может тот, кто искал выгоду в сделке с нарушившим законы, говорить, что он ничего не нарушил.

Спящие Духи… хоть раз в жизни, но Арди сделал правильный выбор, не взяв тот свиток.

— Трижды говорю и трижды меня услышишь, принцесса, но от сделки с Сидхе Пылающего Рассвета я не получил ни малейшей выгоды и лишь вернул ему то, что ему и так принадлежало по праву.

Аллане’Эари замолчала. И тишина ласковой кошкой терлась о ноги Арди, но он не позволял себе обмануться напускной добротой. Стоило ему ошибиться, и милая кошка обернется